10 глава. Виктор Муравьев

привлечь внимание, не зная зачем.

      Сзади послышались шаги. Негромкие. Сухие. Дисциплинированные.

      – Гражданин, вы серьёзно? – голос был уставший, но не злой. Скорее, с примесью того особого раздражения, которое возникает, когда тебя выдрали из машины из-за «мелочи».

      Валентин не оборачивался.

      – Ну а вы бы куда? В ларёк? Или на лавочку, где бабка завтра семечки кормит? Это, блядь, кусты. Они для этого и придуманы природой. Не?

      – Документы.

      – Да ёб вашу мать…

      Он застегнул ширинку с достоинством, повернулся. Перед ним – двое. Один – младший сержант, свежий, как обёртка от мыла. Второй – постарше, с лицом, которое уже видело всё и предпочло бы забыть.

      – Писать в общественном месте – административка. – сказал старший. – Проходите, оформим. Десять минут.

      – Ну если вам от этого легче станет – берите. Только бумагу свою не забудьте, вдруг захочу расписаться с теплотой.

      Камера была не столько холодной, сколько равнодушной.

      Металлические лавки, облезшая краска, запах дешёвого моющего и времени.

      Пашка сидел, обняв колени, как ребёнок в позе "я вообще-то не пью, меня жизнь заставила". Димон дышал в стену. Валентин развалился на лавке, глядя в потолок.

      – Ну, блядь, свобода слова, – сказал он, не поднимая головы. – Вот нассал – и уже угроза конституционному строю.

      – Заткнись, – буркнул кто-то за стенкой.

      – Спасибо за конструктив, – отозвался Валёк. – Приятно, когда с тобой спорит голос из стены. Чувствуешь себя шизофреником, но в компании.

      Пауза затянулась. Воздух в камере висел, как плохой приговор.

      Пашка храпнул, Димон тихо икнул.

      Снаружи хлопнула дверь. Сначала шаги – быстрая речь, потом скрип ключа. Открыли камеру. Внутрь не заглянули – мимо повели задержанного. Мужчина, лет сорока. Серый, мнутый, с пустыми глазами. Рядом – лейтенант. Не молодой, не старый. Из тех, кто говорит мало, а видит много.

      Валентин поднял глаза, взглянул на проходящего – и, как будто между прочим, сказал в пространство:

      – Вот такие и рубят, как правило. Ножичком, аккуратно. Своих. Потом в диван ножик и пихают. Типа спрятали. А он там живёт. С кровью и памятью.

      Лейтенант обернулся. Не полностью – только голова, только глаза.

      Мужчину увели дальше. Камера захлопнулась.

      – Чё ты, блядь, несёшь? – тихо сказал Димон.

      – Да ни чё. Просто сказал. Мысли вслух. Я ж не виноват, что у меня радио без фильтра.

      – Хуйню ты мелешь, как всегда.

      Валентин снова лёг. Закрыл глаза.

      Минут через двадцать снова – шаги. На этот раз целенаправленно. Ключ в замке.

      – Романович. На выход.

      – Ну, ёб твою…

      Лампа на потолке не светила – давила. Комната из дешёвого пластика, стол, два стула. На одном – Валентин, на другом – тот самый лейтенант. Смотрел молча. Не писал, не шуршал бумагами. Просто смотрел.

      – Это была шутка? – спросил наконец.

      – Я вообще по жизни стендап, товарищ начальник.

      – Мы проверили. Обыскали квартиру