Вкус полыни. Сборник рассказов. Андрей Юрьевич Ротнов

наступила оттепель. Лужицы, подёрнутые ледком, начинали оттаивать. Туман опускался всё ниже и ниже. Слабый ветерок едва ощущался. Воздух был влажным. Железная дорога от города шла в гору и состав, недавно тронувшийся с вокзала, еще не набравший скорости, шёл медленно, покачиваясь вагонами. Дизельный локомотив, напрягаясь, пыхтел, ноша была тяжела. Последним вагоном состава был столыпинский вагон, с зарешечёнными окнами и открытым тамбуром. Опираясь на перила, в тамбуре стоял солдат одетый в телогрейку-ватник защитного цвета и в шапке-ушанке. С закинутым за спину автоматом, и смотрел на убегавшие шпалы. Медленно затягиваясь сигареткой, небрежно стряхивая пепел, создавая своим видом, ощущение неторопливости и превосходства. Поезд всё выше и выше взбирался на гору, оставляя позади себя ещё спящий безмятежным сном город и шлейф дыма, большими клубами вырывавшегося из выхлопной трубы дизеля. Дорога уходила на Восток.

      – Десять лет… Десять лет … – Саша сидел на нарах второго яруса около окошечка с решёткой и, несмотря на стоявший гомон и весёлую речь его ближайших соседей внизу, его одолевали не очень весёлые мысли. Ему было тоскливо и одиноко, и вспоминались какие-то обрывки фраз, слышанные на суде.

      – Встать! Суд идёт! – вертелось в голове, а он смотрел голубыми, как два озера, глазами, в решётку окна на удаляющийся на десять лет, подернутый сизой дымкой город, и от этого вида становилось ещё мрачней на душе.

      – Десять лет… Десять лет … – вспоминалась кусками обвинительная речь прокурора.

      – Ты что Малой загрустил? – прервал воспоминания лысый, щербатый дядька снизу.

      – А… – махнул рукой Саша.

      – Не боись! – цыкнул сидевший рядом с ним фиксатый.

      – Зима, лето – год долой, девять Пасхов и домой, – улыбаясь, нараспев сказал щербатый.

      – Не боись, не боись, – повторил фиксатый.

      Не обращая внимания на галдевших соседей, Саша лёг на нары и под перестук колёс набравшего ход поезда, предался опять своим воспоминаниям. Он вспоминал, как не мог внятно сказать ни одного слова, когда судья предоставил что-то сказать в своё раскаяние и оправдание. Он вспоминал, как по окончании процесса его выводили из зала суда и мама с заплаканными и красными от слёз глазами, с мелкими прядками седых волос и двумя крупными горизонтальными морщинками на лбу, ей ведь нет ещё сорока, сказала, чуть ли не крикнула: – Саша…

      – Мама, – еле слышно ответил он. Что он мог ещё ответить. За этими словами было всё, что можно сказать в минуту прощания, когда очень надолго расстаешься, покидая родной дом.

      Кати на суде не было…

      Саша с Катей были ровесниками, обоим по семнадцать лет. Жили они на одной улице и их дома разделяли каких-то триста шагов. Саша считал.

      Саше припомнились прогулки с Катей под вечерним звёздным небом, когда только их освещала луна, свидетельница всех влюблённых. Припомнились те робкие поцелуи, когда они прощались до завтра, стоя у её калитки.

      – Э-э,