Живые души. Андрей Алексеевич Воронин

м, где я провела последние годы земной жизни, по традиции напоминая о себе бывшей родне, и не без некоторого облегчения взмыла на «небо» сразу же после сороковин. Ситуация была для меня довольно неопределенная, что называется между небом и землей, я еще к этому не привыкла. Я еще очень молодая душа, это было первое мое посещение Дольнего мира, и хотя я скорбела по Ушедшему, все же новые, теперешние мои перспективы томили своими соблазнами. Конечно, я прекрасно понимала, что в христианской части того мира, куда мне предстояло прибыть, обстановка спокойнее и благопристойнее, чем у соседей. И все же я волновалась. Я смутно припоминаю, что пока я еще мужала для первого воплощения, я ощущала себя совсем незрелой душонкой, рвущейся поскорее воплотиться, я не слишком задумывалась об ответственности за первую бренную жизнь, которая мне досталась. Да, да, первый раз всегда от нас не зависит, это как распределение в советском ВУЗе – получил направление и – вперед, считай, что повезло. Другим приходится и ждать, и хлопотать, и даже… – впрочем, все по порядку. Помню только, что ощущение было такое, будто я бесконечно долго была как бы книгой, которая одновременно читала и писала сама себя, – или нет, скорее – огромной библиотекой, в которой пишутся все новые и новые книги, книги попадают на полки, потом их кто-то читает и пишет свою, еще одну – и так до конца жизни этой библиотеки. Кажется, что вот уже все знаешь, ко всему готова, дайте только «порулить» – ан не тут-то было. И, кстати, первый раз у меня получился не слишком удачный – начала я хорошо, развернулась вовремя, обжилась уютно и без конфликтов и с телом, и с совсем еще молоденьким тогда рассудком, и с Ближними, а главное – с родителями тела. Но потом все как-то пошло наперекосяк, стали портиться отношения со страстями, причем, видимо, я сама была виновата, они вели себя как и подобает, вполне предсказуемо, а я чего-то заартачилась. От меня, помню, постепенно отвернулись и рассудок, и влечения, сперва телесные, потом и в моих собственных вышел скандал, тут наложились чисто внешние события – отец тела пропал на войне, а матери досталось такое, что не дай Бог никому. Мои товарки, душки-соседки, пытались как-то вытащить нас, помочь, был даже случай – вспоминаешь, так слеза прошибает, – самопожертвования ради нас, – но я жила и впрямь как в потемках, стала «себе на уме», хоть и знала, что делать этого не следует. В общем, кончилось все нехорошо и гораздо раньше времени. Говорить об этом мне никогда не приходилось, а вспоминать горько.

      Все эти сорок дней я представляла себе, как пройдет мое водворение в мир Горний, и чем больше я об этом думала, тем беспокойнее мне становилось. Конкретно я ничего не могла вспомнить, – так, одни смутные предчувствия. Горний мир отрезан от памяти, он не фиксируется в ней – это уже давным-давно запрещено Богом, Он запер Память во Времени, поэтому ничего определенного люди о нем не знают, хоть мы в них и живем, и всю их жизнь только и делаем, что гадаем о «том свете», бессмертии и рае. Я, например, и сейчас, после Прощания, ничего определенного не могу сказать о той «жизни», которая мне предназначена. Постепенно во мне просто расчищается что-то, похожее на периферийное видение, я начинаю видеть всем своим существом во все стороны – это зрение уже новое, такого Там не бывает, оно позволяет видеть не вещи – их здесь просто нет, а вижу я теперь Идеи, другие Души, может быть, в этот раз повезет и мне откроется Божественное, ну а если нет, придется опять отправляться на круги своя, лелея надежду, обретая веру и проникаясь любовью. Без этого даже нечего надеяться на Возвышение и Приобщение, а плох тот солдат, кто не хочет в маршалы. Маршал – это конечно иносказание. А беспокойно мне потому, что толком не знаю, что Будет и что Делать. Простите, оговорюсь. Будет – это вообще не наше словечко, нет никакой смены состояний, которое измеряется Временем. Это мы внизу усваиваем чудовищный жаргон, в котором «пространство», «здесь», «там», «езда», «далеко», «не успел» – что-то значат. Ничего такого, как «есть», «сейчас», «было», «будет», «потом», «скорее» – этого ничего на самом деле просто нет. Так же нет и «делать» – руками, ногами, головой, – все превращения, которые Там, внизу, надо было «делать» из вещества, энергии или информации, здесь происходят сами собой, нет здесь никакого вещества, не знаю точно, есть ли энергия и информация, но это никого не интересует, насколько я знаю. Мое беспокойство иного толка. Я трепещу перед Лицом своего Грядущего, но перед ним ведь все трепещут. Совершенно одинаково. До сих пор не могу понять, откуда берутся все эти басни об индивидуальности, неповторимости, уникальности душ – все мы настолько похожи, одержимы абсолютно одинаковыми стремлениями и страхами, что особой уникальности я что-то за собой не числю. Насколько я знаю, и соседки мои тоже не бином Ньютона. Но за этим стоит что-то другое – что не знаю, но чувствую присутствие чего-то потаенного, что потом Откроется. От нас никто ничего не скрывает, но мы в разных стадиях зрелости живем, видимо, разными Смыслами. Я начинаю понимать, что в Вечном и Нетленном мире не все так просто, как казалось раньше, что здесь тоже есть и рождения, и смерти, но не знаю, что это значит. Как можно родиться в вечности, если рождение – это начало? Как можно умереть, если ты в вечном покое обрел также и вечное блаженство, а стало быть, и Бытие. Я уверена, что мне будет открыто Все, и меня охватывает необычный познавательный зуд, – не болезнь, не смятение, а своего рода вибрация,