Kundskabens træ iii. 2015. Константин Кадаш

голой веточки,

      дождись меня, дружочек,

      повиси еще вечность-другую,

      все тут будем, одним словом – навылет.

      [Богоматерь песка]

      Ритуалы необъяснимого:

      Голые короли рисующие по коже стилом

      Нежность;

      Настырная педерастия и гомогенность

      Неуемного распада:

      Сквозь темень и бездонность-

      Свет и серп.

      И легковесное отчаянье утраты ада.

      Всё – человечность,

      Всяк – человек.

      И каждый

      Заключен в святость и телесность нисхожденья

      К бездушным небесам.

      Распятья, жертвенность, разлад,

      Судья которым —

      Сам,

      Пустыни ищущий

      В избытке сада.

      [причины и следствия/забвение языка]

      Дни настали и схлынули,

      К осени запылились,

      Городом впроголодь исхлестали

      Ребра, ладони, губы.

      И

      Каждый

      Глаза прищуром роптал,

      Меняясь в лице, маясь

      Вопросом, голосом, кризом,

      Седея волосом, а

      Толстобрюхие вприсядку

      Твари,

      Голохвостые

      – крысы —

      В подполе словарь

      Обгрызли.

      И ничего не случилось

      [узнавал…]

      Узнавал небо на ощупь:

      Все-все ложбинки, изгибы, формы —

      От граней отступления/разрывы.

      Не видел солнца. Пальцем

      Касался, обжигаясь, края;

      Не ведал рая,

      лебедой незрячесть правил,

      Пока не стал молчанием,

      Пока не обернулся —

      Пылью,

      Укрывшей кости бога.

      Когда над солнцем занялась заря немых,

      В бумажной кроне птицы стали.

      [первая вариация для альта]

      Следы читают меня со стоп,

      с изнанки,

      где колос,

      прорастающий в зерно, себя собою дарит…

      чаще к вопросу склонен голос,

      чем ум —

      чему меня учить, когда ты

      шаг за шагом отступаешь к океану,

      оступаясь, остужая

      пространство отражений,

      движений от, движений по.

      Не человек, но птица

      с асфальта поднимает стебель, тень,

      прячет в карман.

      И говорит, частит, срывается на крик,

      но не исходит звука

      […]

      мой черный человек с бледными волосами не прячет лица,

      перед сном не укутывается в плед.

      читает лишние книги с конца,

      к обеду покидает планету,

      прихватив от бед оберег —

      игрушечного кита,

      опоясанного усом, кусок плащаницы,

      рукопожатие, реку.

      за ним – дым, там, пустые обиды…

      к черту планеты, звезды, болиды.

      с ампутированной душой инвалиды —

      мы – отступаем от края обрыва, помня черты,

      осцилляцию пульса,

      во рту