Голое поле. Галина Калинкина

дело, читая Символ веры вслух или про себя наизусть, каждый раз пускаешься путешествовать в вечности, в неисчезающей древности, к шести дням создания мира, к не протухающим истинам, к истоку, к точке взрыва,

      где ты учишься веровать – Господи, помоги моему неверию, – и созерцаешь образ Вседержителя, Творца всему видимому и невидимому, образ Марии Девы, воплотившей Сына,

      где ты идешь за Сыном вочеловечившимся на допрос к римскому прокуратору – Понтийскому Пилату,

      где наблюдаешь страдания распятого Христа (гвозди, уксус, копье) и погребение, за которым встает в третий день Воскресенье,

      где будто надмирный пир идет, на котором Сын Человеческий сидит справа от Отца и неподкупным Судией судит живых и мертвых и меряет их поступки на весах добра и зла, а Царствию Его нету конца,

      где Дух Святой, какому поклоняются, как и Отцу Миров и Сыну, Единице в Троице и Троице в Единице, разговаривает с тобой через пророков,

      где веришь ты во всемирность и соборность святой апостольской церкви,

      где принимаешь единокрещение для оставления грехов своих,

      где ждешь восстания мертвых, вечноживых родных и близких, глядящих на восток, и где чаешь прихода невероятного, сквозь времена и расстояния, города и империи Будущего Века.

      За сим недостойный путешественник,

      капля, колючка, крошка, песчинка,

      р. Б. Дормидонт. 1905 г от Р. Х.

      Да, упустил, во владении князя и княгини Ю. три завода и рудники, пять дворцов и пятнадцать доходных домов, тридцать имений с усадьбами – шутка ли. Имущество требует инспекции. Ну, а на мой, плебейский, взгляд, или ты его или оно тебя. Имущество – это прорва, гидра безжалостная, уймища, бездна, гибель».

      7. Ножницы

      Сестра-хозяйка или, по-иному, кастелянша есть старушка любопытствующая, ни один узелок не пропустит, ни одну сумочку, ни котомку, ни шубейку. Пальто и калоши пересчитает – сколько в доме нынче народу, кто тута, кто тама. Каждого из насельников по головам пройдет, на месте ли, каждого из домочадцев отследит, возвернулся ли к ночи. Прежде чем спуститься к себе в комнатушку полуподвала, дверь уличную всякий вечер проверяет: на засове ли. Окна, фортки, ставни. Свечи погашены ли, лампадки у икон. Ворчит, бурчит на последним пришедшего. Комендант грызся с ней, что сам двери запрет, его обязанность, неча тут топтаться. Старушка для виду согласится, да через четверть часа за комендантом проверит. Ей уж и ответят, кто рядом оказался, – заперто! Она все одно сама убедиться должна. А то и прежде коменданта запрет и скажет, ключи потеряла, да где ж они? «Под левой сиськой», – рявкнет комендант и отопрет двери, даже если через пять минут сам же снова и закроет. Кастелянша и в дела старшей медсестры лезет, та с жалобами к Тюри. Тюри приструнит старуху, да ненадолго. Все ниточки должна в цепких пальцах держать. Не старушка, а урядник. Авторитетов для нее нету. Так из любопытства и докучливости вся жизнь ее складывается.

      Кастелянше доставало любой реплики в ее сторону, и она тотчас заводилась. Из всякой мелочи разжигала жар