Смерть на голубятне или Дым без огня. Анна Смерчек

газетчик. – Я искренне раскаиваюсь. Что мне сделать? Ну, не увольнять же Артемия!

      – Артемий Ивлин, смею заметить, не просто враль и празднослов. Он клеветник и пасквилянт!

      – Согласен. Да только вот кто вместо него писать будет? Да, он зол, пронырлив, нагл. Но пишет быстро и легок на подъем. Вот вы, Иван Никитич, хорошо пишете, да не быстро. Да и надо ли оно вам – с утра до вечера бегать по городу, собирая последние новости?

      Иван Никитич сделал строгое лицо и вытащил из нагрудного кармана аккуратно сложенный листок.

      – А не желаете ли напечатать правдивое изложение вчерашних трагических событий, изложенное глазами очевидца? То есть изложенное устами очевидца все то, что его глаза видели? – Иван Никитич снова запутался в словах, огорчился, потянулся было к рюмке, но та была уже пуста. Петр Анисимович сделал вид, что смущения гостя не заметил, долил его рюмку доверху, взял листок, прочел и молча отложил в сторону.

      Иван Никитич хотел было снова начать возмущаться, что его оклеветали и не дают рассказать о том, как все было на самом деле, но ощутил в Сладкове некую перемену.

      «Что это ты, любезный, задумал? На что решил меня купить?» – заинтересовался Купря, приглядываясь к газетчику. Такое выражение лица Иван Никитич и сам принимал иногда, когда, провинившись, шел к обиженному человеку, желая восстановить мир и припася для этой цели нечто такое, что заставит собеседника забыть о любых раздорах.

      – Смерть господина Карпухина – уже не новость, – заговорил Петр Анисимович, поглядывая то на собеседника, то на свою кофейную чашку, как будто советуясь с ней. – Говорят, пристав это дело считает несчастным случаем. Таким по нашим временам никого не удивишь. Жил человек, поскользнулся, упал и помер. Вот и весь сказ. Нет, дорогой Иван Никитич, тут больше писать решительно не о чем. Тем более с вашим талантом.

      Петр Анисимович сделал паузу, но Иван Никитич молчал, и газетчик продолжил:

      – Если вы действительно желаете материал для моей газеты написать, то я бы мог вам одну идейку подкинуть. Там, полагаю, не на одну статью будет. Но дело деликатное. И касается одной состоятельной семьи.

      – А что же, ваш Ивлин не пронюхал еще об этом деле?

      – Артемию это не по зубам. Его в тот дом и на порог не пустят с его-то репутацией разносчика сплетен. А вот вы, Иван Никитич, другое дело. Вы человек уже сделавший себе имя как литератор. Как никак в столичных журналах печатаетесь. С вами образованному человеку интересно будет познакомиться и поделиться новостями и переживаниями. Дело нужно будет описать с учтивостью и с изяществом. Речь ведь не просто об очерке, в котором говорилось бы о нравах нашего городка. Нет, там тайна!

      – Тайна? Так, может, им лучше в полицию обратиться? – не поддавался на уговоры Иван Никитич.

      – Ну, зачем же сразу в полицию? Там, может быть, тайна души человеческой. А, может – как знать? – дела амурные. Во всяком случае преждевременная огласка нам в этом деле ни к чему.

      – Огласка ни к чему? Так зачем же тогда вы меня в это