Никому не отдам. Светлана Алексеевна Аксенова

самый малюсенький кармашек, она не знала. Наверное, интуиция…

      Пачка трихопола, найденная в самом неприметном кармашке, заставила призадуматься о том, о чем давно догадывалась, но верить не хотела. Да и что означает это; догадывалась? За руку мужа не ловила, своими глазами не видела, а думки на то и думки, они разными бывают и не всегда верными. И что такого страшного в пачке трихопола? Ей во время беременности тоже его выписывали. Он не только от того, о чем она сейчас тут размышляет.

      Присмотревшись к сумке, Лера нашла, что та нуждается в мокрой чистке. Бросив таблетки на кухонный стол, она тщательно намыла баул и повесила на балкон. Вот и отлично, а теперь надо включить дурочку, типа решила почистить сумку и таблетки там нашла, ну а дальше пусть уже Глеб выкручивается.

      Муж вернулся домой к вечеру и, увидев на столе таблетки вроде как обрадовался.

      – О, а я думал, куда они делись! – вертя в руках пачку, воскликнул он. – Где нашла? – обернулся он к жене.

      – Баул чистила, они и выпали, – как можно равнодушнее отозвалась та. – Ты их пьешь, что ли? От чего? – и сердито стрельнула глазами.

      – Да простыли в полях этих, – спокойно ответил Глеб. – Холод, грязь, вот и прицепилась зараза… И не ко мне одному.

      – Что вы там всем полком от гонореи полегли? – насмешливо произнесла Лера.

      – Ничего смешного не вижу! Теперь целый месяц лечиться… и никакого интима… А ты еще так смотришь, будто подозреваешь в чем!

      – Не нервничай так. Надо лечиться, так лечись. Просто я подумала, что ты по мне не соскучился совсем…

      – Да ну что ты, – наконец-то сподобился обнять ее муж. – Соскучился, конечно. А ты?

      – И я соскучилась, – буркнула ему в плечо Лера.

      Выдала эдакую полуложь, полуправду. Полу, полу…

      Лечение мужа случилось очень вовремя, а углубляться в тему Лере явно не хотелось. Если у самой рыльце в пуху, то чего копать? Только самой себе яму выкопаешь…

      Вскоре жизнь вошла в прежнюю колею, и о летнем безумстве вспоминалось как о сне, что явился в одну из жарких ночей.

      «Это мне, наверное, приснилось,

      Это был прекрасный, сладкий сон.

      Сон, где мы с тобой влюбились,

      Только сильно уж короткий он…

      Днем июньским пролетело лето,

      Осень хмурая меня осудит.

      И не встретить вместе нам рассвета,

      Сердце помнит, сердце не забудет…»

      Наивные строки легли на бумагу, а слезы, упав на буквы, точки и запятые, превратили их в печальные кляксы. Мишка перестал приходить в их дом, и однажды Лера не выдержала и поинтересовалась у мужа; а куда, мол, подевался друг семьи, месяц ни слуху, ни духу.

      – В командировку уехал, – странно взглянув на нее, ответил Глеб. – Я же говорил тебе…

      – Не помню. А что же он и не попрощался даже?

      – Срочно дернули, не до прощаний было. Да приезжает уже скоро.

      Промычав что-то, Лера как можно равнодушнее кивнула, а у самой сердце сжалось. Не получалось