Лабиринт искажений. Анна Ольховская

не знаю.

      – Ну и что тогда может быть хорошего? Агеластос жив, Ифанидис в бешенстве, будет землю носом рыть в поисках того, кто посмел сделать бо-бо его щеночку.

      – И сделал это на территории Ифанидиса, – уточнил Леви, по-прежнему сохраняя непроницаемое выражение лица. – Что для Каймана еще более оскорбительно. И теперь…

      – Да плевать мне, что теперь! – взвизгнул Козицки. Он надеялся рявкнуть, но с рявком у него отношения не складывались, на выходе всегда получался визг. – Агеластос жив, а так быть не должно!

      – А вот об этом упущении как раз и хорошая новость. Агеластоса доставили в больницу, где среди персонала есть наш человек.

      – Пусть добьет! – возбудился Козицки. – Хотя нет, пусть узнает, куда конкретно положили пса, и есть ли там охрана. Остальное я сам.

      Глава 1

      Вязкая тьма колыхалась вокруг, не позволяя шевельнуться. Она обволакивала, просачивалась в сердце, в душу, в память, слой за слоем поглощая мысли, события, надежды, радости, гнев – все, чем он жил последние дни, недели, месяцы. Годы…

      Алекс пытался остановить это, он не хотел забывать, у него только что появился смысл жизни, у него теперь есть семья – Лана-Олененок, дочь Алина, скоро родится внук или внучка, Алинке грозит опасность, он должен спасти, он…

      Тьма утробно чавкнула в очередной раз, не позволяя дергающейся жертве освободиться от ее власти. Родные лица начали таять, и остановить этот процесс Алекс не мог…

      И тогда он закричал. От ярости, от бессилия, от страха. Страха потерять их. Потерять себя. Тьма ухмыльнулась и накрыла Алекса с головой, не позволяя не то, что кричать – дышать.

      Последним, что он услышал, был голос Ифанидиса:

      – Он застонал! Он жив!

      И все. Осталась только она. Тьма. Ни звука, ни движения, ничего.

      Сколько продолжалось это ничего, Алекс не знал. Просто однажды окружавшая его тьма недовольно заколыхалась и начала растекаться, как медуза под солнцем. Черная такая, ядовитая медуза, оставляющая после себя ожог. Иногда смертельный.

      Или вот такой – выжженый участок души, прикасаться к которому было очень больно. А если больно – зачем лезть? Незачем.

      И Алекс не полез. Что он, дурак, что ли? Да, он молодой, но уже достаточно опытный, много чего пережил. Вон, дочку босса от собак спас, загрызли бы малую. И босс его за это выделил, повысил, теперь главное – закрепиться, а там, глядишь, и личным охранником Ифанидиса станет.

      Мысли лениво ворочались, в голове шумело. Сквозь этот шум все громче звучали голоса, один – очень знакомый. Босс? А что он делает в комнате Алекса? Что-то случилось?!

      Алекс попытался вскочить, но тело почему-то вместо послушного подчинения выстрелило дикой болью, он даже вскрикнул. На плечо легла ладонь, голос Ифанидиса участливо произнес:

      – Лежи-лежи, не пытайся встать, тебе нельзя.

      – Чудо, что вообще жив остался, – женский голос, молодой, незнакомый. – Интересно, кто же на него так вызверился? Есть идеи, Агеластос?

      Странно, разговаривает с ним,