Тонкая грань. Курьер 2. Том 1. Зимний сон. Ирина Никулина Имаджика

Лев Аркадьевич, не забудьте, милый» и рука его в перчатке погладила мочку уха Льва. По всему телу прошла дрожь и глаза сами открылись: его будил таксист. Дом был на месте, улица тоже. Значит, сон. Просто сон.

      Проснулся в двенадцать. Проклятое солнце заползло на кровать, влилось сначала в ухо горячим свинцом, потом ослепило, выжгло глаза. Он вскочил и стал бегать, судорожно вспоминая, что вчера было, какой сегодня день и был ли Людвиг, как там его Скоробеев.

      Собрал разбросанную одежду в корзину, налил ванную, поставил вариться кофе и взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел малознакомый взлохмаченный мужчина лет под сорок. С крупным носом и большими губами, с зелеными глазами и красивыми бровями. Черные волосы его походили на стог сена, а под глазами поселились глубокие синие круги. И сегодня была не суббота.

      Будь проклят Макс со своими днями рождениями! Телефон разрывался, во рту образовалась Сахара, а тело стало таким вялым и ленивым, что он забыл о кофе и снова упал спать. Проснулся в пять вечера, вспомнил, что все разболтал Максу, махнул рукой и поехал на работу, облив себя холодной водой. У него было всего три часа, чтобы решить – идти на встречу с универсальным директором или забить на все, послать мистических курьеров куда подальше.

      Вид Оленьки говорил о том, что произошла катастрофа. Маленький рот с морковной помадой округлился и губки дрожали, брови взлетели, да так и застыли, глаза стали намного больше, чем обычно. Она напоминала одуванчик, согнутый под порывом ветра в тот момент, когда вот-вот все его семена оторвутся и улетят в неизвестную даль.

      Лев кинул беглый взгляд на кабинет: похоже, там прошел смерч – сувенирная продукция валялась на полу, блокнотики Газпрома с фольгированием были затоптаны черными грязными следами гигантских ног, флажок олимпиады был сломан и разбросан по углам, папка администрации смята и испачкана. В общем, картина разрушения была печальной.

      – Лев Аркадьевич… – простонала Оленька.

      В момент паники она была особо хороша. Пуговица на красной блузке расстегнулась и обнажала молодую белую грудь, юбка слегка провернулась, небрежно приподнялась вверх. Руки с длинными ногтями судорожно сжимали платочек с ее инициалами.

      – Ах, Лев Аркадьевич…

      Он закрыл глаза и взмолился: только не налоговая, только не налоговая. И устыдился. За то, что бросил Оленьку одну в разрушенном офисе; за то, что заглядывал в расстегнувшуюся блузку; за то, что пил вчера, как лошадь; за то, что все рассказал Максу. Зачем, спрашивается? Теперь вот расплата.

      – Что случилось? Только по порядку!

      Программисты как унылые быки топтались в коридоре, с любопытством вытягивая шеи, дизайнер Анна Торсеевна тоже невзначай выглядывала из своего кабинета, даже уборщица Матрена прискакала со своей жуткой метлой и стала мести там, где и так было трижды чисто. Еще в кабинете сидел в кресле директора молодой розовощекий охранник и бросал победные взгляды на Оленьку и ее расстегнувшуюся пуговку.

      – Я