Начинай со своего дома. Екатерина Береславцева

ногах, сгребла пустую кружку и поплелась на кухню за свежей порцией бодрящего напитка. Чтобы дойти до вожделенного чайника, нужно было пройти через длинную темную галерею, прозванной Марией Семеновной «выходом в свет». Чудной господин Лебедев, проектировавший свой дом, почему-то задумал этот узкий коридор совершенно глухим, без единого просвета в виде двери или окна. Я не знаю, дружили ли раньше стены этого помещения с канделябрами, освещавшими своими парафиновыми палочками дорогу хозяевам, но сейчас здесь не было ни одного светильника, ни даже завалящей одинокой лампочки, свисающей на тонком проводке, ни-че-го! Сколько раз мы пробовали провести сюда освещение силами вызванных мастеров – все бестолку. Просто мистика какая-то. Лампочки Ильича выдерживали ровно минуту, а затем начинали шипеть, скворчать, как сало на сковородке, и перегорали. Дольше всех продержалась только японская энергосберегающая лампа, купленная в самом дорогом супермаркете по сумасшедшей цене. Ее презрительной усмешки хватило минуты на три, за которые мы, кстати, смогли рассмотреть тонкую лепнину вдоль потолка, – и зачем, спрашивается, она в таком месте, если все равно никто ее не видит? – и потрясающе красивые обои, которые вспыхнули золотом и погасли вместе с перегоревшей восточной штучкой.

      – Мда, – крякнул Петр Петрович, стоявший в тот момент рядом со мной, и невольно уцепился за мое плечо. Я усмехнулась, благо, ничего уже видно не было. Наш шеф панически боится темноты, усердно скрывает это от всех своих сотрудников, но все, как водится, об этом прекрасно знают.

      – Не судьба, – философски произнесла Мария Семеновна и, подхватив Зимина под руку, вывела его на свет.

      И вот через эту галерею мне и предстояло сейчас пройти. Я внутренне напряглась. Одно дело ходить здесь, когда дом кишит людьми, и совсем другое – делать это в час ночи, будучи одной во всем доме.

      – Я ни капельки не боюсь! – громко сказала я и решительно распахнула дверь. Темнота, стоящая с той стороны двери, с любопытством посмотрела на меня. Я прямо кожей ощутила это любопытство, по которой тут же забегали холодные мураши. Я поправила очки, сползшие на кончик носа, глубоко вздохнула и шагнула вперед.

      – Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять, – вдохновенно и очень громко начала декламировать я, пока продвигалась, с силой сжав в руке свою чашку, по длинному раструбу. – Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет…

      Я дошла уже до середины галереи. Очень хотелось побежать, но я сдерживала себя изо всех сил.

      – Пиф-паф, ой-ой-ой…, – продолжала я, как вдруг почувствовала на своей шее дуновение ветерка. Я непроизвольно дернулась в сторону, воткнулась во что-то плечом, потом головой, завалилась на бок, ощутив жгучее прикосновение чего-то острого на щеке, и, уже падая, закончила: умирает зайчик мой…

      Очнулась я, видимо, не сразу. Сначала я почувствовала ноющую боль в ладони.

      – Чашку разбила, – услужливо подсказала мне моя память. Я открыла глаза и обалдела.