…Называется жизнь. Лариса Матрос

тобою незвано, нежданно

      И какой-то Синдбад-Мореход

      Вдруг увез тебя в дальние страны.

      На прощание ты, как всегда,

      Закричала: «Увидимся вскоре,

      Потому, что у нас никогда

      Не кончается, не кончается

      Не кончается синее море»

      Позабыть мы тебя поклялись,

      Мы тебе не прощали измену,

      Но взметнулся в тревожную высь

      Крик чужой пароходной сирены.

      А потом прилетело письмо,

      Как совсем неприкрытое горе,

      Было в нем откровенье одно:

      «Здесь кончается, здесь кончается

      Здесь кончается синее море», —

      пела Буланова, с поражающе щемящей грустью в глазах. «Что может знать это юное существо о том, где и когда «кончается синее море», — подумала Инга, вволю предавшись рыданиям.

* * *

      ЛИНА сидела в полутемном зале ресторана и чувствовала жар на своих щеках. Подкрашенные, ухоженные, уложенные в красивую прическу золотистые волосы и элегантный, кофейного цвета брючный костюм омолаживали весь ее облик, а лучистые огромные карие глаза с удивлением младенца, познающего мир, смотрели на окружающую обстановку. Она выпила только немного коньяка, но с непривычки сразу почувствовала легкое головокружение и решила, что пить ей больше не следует. Однако сидящий с ней за столом атлетического сложения крупный блондин заказал еще бутылку шампанского, которую официант еле пристроил на переполненном деликатесами и бутылками с разными напитками столе. Зазвучал дивный голос Александра Малинина:

      «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала,

      В расплавленных свечах мерцают зеркала…»

      Лину охватила щемящая тоска об ушедшей молодости, от том, что она так мало танцевала в жизни, отдав всю себя мужу и четверым детям. Очевидно, ее настроение отразилось в выражении лица, потому что мужчина участливо спросил:

      — О чем вы грустите, Галина Петровна?!

      — Да нет, ни о чем. Просто музыка подействовала…

      — А расскажите мне что-нибудь о себе, раз уж мы оказались в такой обстановке, — сказал проникновенно мужчина. — Ведь я, по сути, ничего не знаю о вас. Вот собираюсь вас в Америку отправить в командировку, о чем мы говорили. Я же должен знать о вашем моральном облике. — Эти слова вызвали у самого Данилы Ивановича такой хохот, что он вынужден был сделать несколько глотков воды, чтобы прийти в себя. А Лине в этом хохоте открылось что-то детское, непосредственное в начальнике, вызывающее к нему доверие.

      — Ох, Данила Иванович! — сказала она, глубоко вздохнув. — Если б несколько лет назад мне кто-то сказал, что я поеду в Америку, пусть даже в командировку, я, поверьте, посчитала бы его своим врагом.

      — Да что вы, Галина Петровна! Почему? Вы так ненавидите эту страну?

      — Тогда, тогда… я ее ненавидела лютой ненавистью…

      — А сейчас?

      — А сейчас… Сейчас… — Лина задумалась на мгновенье и, опустив голову, сказала: — Не знаю. Не зря говорят, что время залечивает раны…

      Данила Иванович почувствовал,