Петля Времени: путь смерти – путь к жизни. Сергей Пономарев

себя помню, я всегда был волком-одиночкой. Мне было комфортно в тишине, и, если мне не хватало общения, я находил его внутри себя. У меня было много друзей, или, по крайней мере, я так думал. На самом деле это были лишь случайные попутчики, с которыми можно было разделить дорогу, увлечение, цель, но не душу. В конце концов, остался только один настоящий друг – единственный, кто действительно понимал меня и видел без масок. Но я не стану углубляться в эти моменты. Некоторые воспоминания принадлежат только моему сердцу.

      Как бы я ни убеждал себя, что в одиночестве мне комфортно, оно всё же терзало меня, словно невидимые стены сжимали со всех сторон, не оставляя выхода. Но со временем я осознал: оно не уничтожало, а закаляло. Мне хотелось найти людей, в чьих взглядах отражались бы части меня самого. Искал их, словно разбросанные осколки зеркала, надеясь сложить их в единое целое – образ, в котором наконец узнаю себя…

      Меня не привлекали книги, о которых говорили все, как и спорт или модные увлечения. Я просто существовал, словно приручённый зверёк, день за днём следовавший неизменному маршруту: школа, колледж. Жил, не осознавая смысла ритуалов, которые исполнял. Ел, спал, смеялся, разговаривал и в то же время скрывал в себе страхи, загоняя их так глубоко, что сам не мог их извлечь. Единственное, что по-настоящему увлекало, – сны. Они были столь реальны, что временами казались другой жизнью: от кошмаров, из которых хотелось вырваться, до миров, манящих навсегда остаться. В этих видениях находилось убежище, параллельная вселенная, где я мог быть кем угодно, проживать тысячи судеб, исчезать в бесконечности.

Девять жизней, одна боль

      Я всегда любил животных, и они тянулись ко мне с доверием и теплом. Только их утрата могла растрогать меня до глубины души, пробуждая во мне искренние чувства.

      Черныш был особенным. Гибкий, ловкий, он казался теневым вихрем, скользящим по квартире, но больше всего его манил балкон. Лето делало дом живым: ставни распахнуты, окна открыты, воздух был напоён ароматами трав и далёким гулом улицы. Балконное окно всегда оставалось приоткрытым, и Черныш безошибочно находил эту лазейку. Он ловко пробирался через узкий проём и усаживался на деревянной перекладине ограждения, замерев в безмолвном наблюдении. Он мог часами сидеть там, вглядываясь в высоту, словно в нём жила древняя память о полёте, как у забытых богов ветра.

      Иногда он охотился: молниеносным броском пытался поймать пролетающую птицу, будто зов природы влек его в бездну, обещая свободу.

      Однажды это произошло. Он прыгнул, схватив когтями воздух, но вместо добычи обрёл падение. Я услышал глухой звук, сердце ухнуло в пустоту, и я рванул вниз, молясь о чуде, и оно произошло.

      Черныш выжил. Он сидел на земле, растерянный, но целый, его глаза отражали страх и боль. Он не сбежал, не растворился в тенях: он доверял. Я поднял его, прижимая к груди, и понёс домой.

      Но это повторялось. Снова. И снова. Балкон звал его, манил, обещал невидимую тропу в небо. Жаркие вечера, полные пряного ветра и звуков ночи, снова оставляли