Азъ есмь Софья. Царевна. Галина Гончарова

такой тон с Натальей действовал лучше всего. И верно, девица чуть надула малиновые губки и принялась осторожно укладывать в сложную прическу черные пряди.

      Царь… ну что же, что царь. Старый он уже, да и по жене горюет, вот дядюшка и пригласил его – выступления домашнего театра посмотреть, побеседовать.

      А что до царевича – Наталья и не видела его ни разу. Не дружен был молодой Алексей Алексеевич с боярином Матвеевым – вот и не бывал у того в доме, как ни приглашал его боярин, как уж ни улещивал. Разве что сегодня…

      – Тетушка, так дядюшка с царевичем замирился?

      – Не твоего ума дело, – отрезала Мэри. Наталья пожала плечами.

      О неприязни Алексея Алексеевича… даже не так – неблаговолении его боярину Матвееву разве что вороны на деревьях не знали. А так вся Москва шепталась, что как царевич на троне окажется, так Матвееву и ехать в ссылку в поместье дальнее.

      Мэри вспомнила, как муж сжимал кулаки.

      – Щенок! Сопляк!

      – Успокойся, любовь моя. Что случилось?

      – Да царя я к себе пригласил… хотел Алексея Михайловича развеять, чай, после смерти жены он все горюет. И на тот момент сынок его рядом оказался, старшенький.

      – И?

      – Так Алексей Михайлович и сына с собой позвал, мол, пойдешь, сынок? Душой развеяться… А этот недоросль смотрит на меня, как на вошь, и издевательски так отвечает – ради батюшкиной воли он и в огонь пойдет, не то что комедии смотреть, когда матушки всего пару месяцев как не стало.

      – Ох ты Господи!

      Мэри была умна и отлично понимала, что это значит. Это уже было не просто неприятие. Мальчишка показывал зубки. А учитывая, что обаяние Артамона на щенка не подействовало, да и согнуть царевича не удавалось – все становилось весьма опасно…

      Придет он к власти – все попомнит.

      Фактически царевич предлагал Артамону Матвееву не зарываться и придержать свои усилия по пролезанию в царские ближники, а не то ведь… сочтемся.

      – Хоть и не комедия это вовсе, а библейские сцены о трех юношах в печи огненной. Старец Симеон написал…[1]

      Мэри это не утешило. О том, как старец Симеон из Дьяково вылетел, тоже вся Москва знала. Увы…

* * *

      – Сонюшка, ну что за… свинство! На матушкиной могиле земля осесть не успела, а Матвеев… Гнида!

      – Блюдолиз он и властолюбец, – Софья пожала плечами, глядя на братца Алешеньку, – что ты хочешь, ему при царе быть охота, а следующим царем ты быть должен. Вот и подлизывается, старый лис…

      – Ничего, я его хорошенько осадил сегодня…

      – А отец не прогневался?

      – Смутился батюшка, но пойти решил.

      – Ну и ты сходи. Только помни, что в доме Матвеева тебя опутывать по рукам и ногам будут.

      – Порвем любые путы!

      Алексей Алексеевич рассмеялся, передернул плечами – и Софья залюбовалась братом.

      И когда успел вырасти?

      Как сейчас помнила шестилетнего рыхлого мальчишку со щеками, из-за которых ушей видно не было! Зато сейчас!

      Стоит этакий юноша, высокий, подтянутый, стройный, сильный.

1

В реальной истории он так же писал сию пьесу, но представляла ее царевна Софья. Т. к. в данном случае это невозможно, вполне естественно для Симеона было договориться с Матвеевым. (Здесь и далее примеч. автора.)