Пыль моря. Константин Волошин

конец. Не плачь, ты же мужчина. Тебе ли привыкать к таким трудам и боли? Сколько жил, столько и терпел. Ничего, выберемся. Уже близко.

      Дождь шумел, близкие деревья трепались под порывами ветра. На ночлег выбирали места открытые, опасаясь быть придавленными подгнившими деревьями. По дороге им не раз случалось видеть или слышать, как падают состарившиеся и ослабевшие гиганты. Костёр дымил и давал мало тепла, но это было единственное место, где хоть как-то хотелось остаться и отдохнуть.

      Утром Мишка поднял друзей, но Тин-линь не хотел подниматься и идти дальше. Он был вял, в глазах поблёскивали злобные огоньки затравленного зверька.

      Друзья ждали его, переминаясь с ноги на ногу. Взгляд их выражал безразличие и воловью покорность.

      – Вставай, Тин, – настаивал Мишка и тянул его за руку, – Ждать тут нечего. По дороге поищем чего-нибудь. Вставай, все ждут.

      – Идите одни, я останусь один. Мучить себя не хочу. Всё равно смерть, так хоть без надрыва.

      Мишка почувствовал нахлынувшую злобу и задышал шумно.

      – Вставай, собака! – заорал он и с такой силой рванул руку на себя, что фигура Тин-линя тотчас взвилась в воздух и повисла на руке Мишки. Другой рукой он с силой ударил по лицу. Голова мотнулась в сторону, и китаец рухнул на траву, отпущенный Мишкиной рукой. – Оставайся и подыхай, слизняк! – и, пнув ногой всхлипывающего Тин-линя, зашагал прочь.

      Он слышал шаги и бормотания за спиной и понимал, что все безропотно пробираются по его следам. Они вошли в лес и начались повседневные изнурительные вёрсты таёжного пути. Потоки мутной воды шумели по откосам, ворочая камни и неся песок.

      На второй день вышли к долине, на дне которой увидели три крохотные фанзы и грядки огорода. Рядом паслась корова.

      – Вот и жильё! – с дрожью в голосе сказал Мишка, и остановился в волнении, зачарованно всматриваясь в неясные очертания предметов, затушёванных сеткой дождя.

      – О, добрые духи смилостивились над нами! – воскликнул Тин-линь, и с облегчением упал на колени.

      Силы покидали, и прошло немало времени, прежде чем горемыки справились с волнением и слабостью и смогли продолжить путь. Спустились в долину и через час забрались в крохотную постройку, похожую на хлев для скота. Их встретили перепуганные глаза старого корейца и его немногочисленных домочадцев.

      Мишка придал своему виду более грозный вид и выставил вперёд тяжёлое и внушительное ружьё. Детвора забилась в угол, женщина испуганно и визгливо завыла.

      Мишка кивнул Тин-линю, и тот тихо от усталости и слабости заговорил.

      Вскоре кореец прикрикнул на женщину и та поспешно, озираясь на непрошеных гостей, притащила холодной каши. Изголодавшиеся бродяги набросились на еду и в мгновение опорожнили посудины. Голод только сильнее разыгрался, но больше просить не стали. Глаза слипались, неудержимо хотелось спать.

      – Не перерезали бы нас во сне, – заметил Мишка.

      – Не осмелятся, – тихо ответил Тин-линь.

      – Кто их знает. Пошли, поспим по очереди под крышей на сене, а там посмотрим.