Ключи от неба. Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся. Андрей Абинский

o

      Ключи от неба

      Дембель неизбежен, как

      крах империализма.

      Армейская поговорка 70-х.

      Плох тот солдат, который

      не мечтает стать генералом.

      Полководец А. Суворов.

      Воробей чирикает, ласточка чиликает,

      а Бабахов – бабахает!

      Доктор А. Туесков.

      – Ты парень образованный, – сказал комиссар, – мог бы на сержанта выучиться. В ракетные части попасть…

      – Мне как раз нечего терять.

      Комиссар взглянул на меня с подозрением.

      …Через месяц я оказался в школе надзорсостава под Ропчей.

      Сергей Довлатов. «Зона».

      Лукавит Сергей Донатович. В военкомате не спрашивают о любви к ракетам или страсти к субмаринам. Судьба призывника определяется свыше, таинственным набором случайных чисел. Это покруче Спортлото или «однорукого бандита». Даже гадать не стоит. Как говорил наш старпом: «Пути военных неисповедимы».

      В отделе кадров мне вручили повестку. На торжественных проводах в ДКМ – похвальную грамоту и меховые перчатки. Друзья меня жалели, девушки – еще больше.

      На призывной медкомиссии Костя Буянов спросил:

      – Почему это, при проверке слуха ушей или зоркости глаз, нужно снимать штаны?

      – Чтобы лучше видеть тебя, дитя моё, – ответила девушка в белом.

      Узкий коридор военкомата заставили прикроватными тумбочками. Возле них расположились врачи. Вокруг толкались голые новобранцы.

      В воздухе повис запах карболки и немытых тел. Я сидел голой задницей на липком табурете. Широкими ладонями матроса прикрывал свой стыд.

      Женщины в белых халатах звенели медицинским никелем.

      Звучали резкие команды:

      – Открой рот! Скажи – А!

      Напротив Костя Буянов изображал букву Г. Руками он раздвигал

      собственные ягодицы.

      – Не стой так долго, привыкнешь, – сказал я Косте, вставая с табурета.

      – Теперь твоя очередь, – злорадно ответил он.

      – Абинский? – спросила девушка, заглянув в мою

      карточку. – Нагнись! Кто тебе спину поцарапал?

      – Кошечка…

      – Скажи своей кошечке, чтобы когти подстригла.

      Голяком я сидел на заключительной комиссии. Трое взрослых мужчин решали мою судьбу. На меня они не обращали внимания. Слышался деловой разговор: «…подводный флот… надводные корабли… двести двадцатая команда… перебор…»

      Что такое двести двадцатая команда я не знал. Слово «перебор» было знакомо по игре в «очко». Оно имело нехороший смысл. Я загрустил – флот, это на три года.

      Наконец, старший вручил мне листок с памяткой молодому бойцу:

      – Прибыть в военкомат двадцатого ноября в десять нуль-нуль. Кружка, ложка, полотенце… Понял?

      – Понял. Куда меня?

      – Не бойся, не в космонавты…

      «Не все так плохо, – подумал я, – впереди целая неделя свободной жизни».

      Я вернулся в гостиницу «Чайка». Подсчитал убытки. Модельные заграничные туфли у меня спёрли в колхозе. Модная нейлоновая куртка исчезла из номера гостиницы. Меховые рукавицы пропали на медкомиссии. Кому-то эти вещи нужнее. Через неделю я буду на полном государственном обеспечении.

      Потом был этап до Корсакова. Толпа призывников в драных фуфайках напоминала сборище зеков. На пересылке, устроили шмон, изъяли запасы спиртного. Зато выдали по банке свиной тушенки и краюху хлеба.

      Костя Буянов заначил бутылку и мы распили ее втроем, пригласив сержанта-покупателя. Хлебнув из горлышка, я подарил ему свои часы. Сержант проникся и разболтал военную тайну: мы будем ракетчиками ПВО.

      Морозным вечером грузились на пассажирский теплоход «Мария Ульянова». С выходом в море угодили в шторм. Мы с Буяновым ушли наверх и устроили ночлег на скамейках прогулочной палубы. В переполненной каюте рекруты изнемогали от морской болезни и «травили» где придётся.

      Утром разыскали сержанта. Бледный командир сильно укачался и пластом лежал поверх одеяла. Двигаться он не мог. Из-под кровати выудили сухой паёк – несколько банок тушёнки, масло, хлеб, сахар.

      – Бери сколько хочешь, – сказал умирающий боец, – всё равно никто не жрёт.

      – Закусь есть, а выпить нету, – огорчился Буянов.

      – Это не проблема, – говорю, – деньги есть.

      В баре нас встретили неприветливо:

      – Вашим отпускать не велено, – сказал розовый толстый бармен.

      Я положил сверху ещё три рубля. Толстяк украдкой сунул нам две бутылки