Плейлист для бывшего. Ира Макшенди

мечаю. Не могу притворяться, что их нет, когда они щекочут хвостами мое нутро, носясь в панике. Я больше не хочу как сейчас. Не хочу свиданий впопыхах, в те дни и часы, когда наше расписание позволяет. А позволяет оно не так часто: то мои дети заболеют, то его бывшая жена взбеленится и заставит сидеть с дочкой в неурочный день, то мой бывший уедет в срочную командировку, и наши планы на ужин с вином и стейком рухнут, как это бывало не раз.

      Хочу жить вместе, как семья, хочу ездить в путешествия к морю и солнцу с детьми, а не только вдвоем, хочу совместные ужины по вечерам с просмотром сериалов на десерт, совместные трудности, которые будем стойко преодолевать, совместные планы не на выходные, а на жизнь. Я хочу – по-другому, о чем и пишу сообщение.

      Тр-р, тр-р, тр-р – вибрирует телефон. На экране вижу его позывной «Любимый». Выхожу из опенспейса в коридор у лифта. Беру трубку:

      – Привет.

      Мимо меня в сторону кухни проходят коллеги. Поджимаю губы, стискиваю зубы. Крысята в животе безудержно скребутся, но надо держать лицо.

      – Я не думал, не знал, что ты несчастлива. Ты никогда мне не говорила, что хочешь жить вместе. Но сейчас я не готов. Я недавно развелся с женой. И доча… – с такой нежностью это свое «доча» произносит. Сглатываю горечь во рту. Перед глазами, словно мыльные пузыри, плывут лиловые круги. – Ты же знаешь, как у нас с бывшей все сложно. Она жизни нам не даст, когда узнает, что я съехался с другой женщиной. Ты же сама понимаешь. Тебе это надо?

      Молчу. Ох уж это «я не готов». Почему бы не сказать проще: «я не хочу»? Так было бы честнее.

      – Ведь было же все хорошо! – в его низком хрипловатом голосе чувствуется отчаяние. Будто он сам пытается себя убедить, а заодно и меня.

      Коллеги с кружками в руках выходят из кухни – три девушки и один парень. Классика, хоть и работаем мы в IT, где мужчин, по идее, должно быть больше. До меня доносится запах кофе с молоком, девушка с синими волосами, не помню ее имени, мне кивает.

      На линии тишина. Блеклые офисные стены, моросящий дождь за окном, пробирающий до костей разговор, от которого я убегала полгода. Пристально смотрю, как вороны кружат над черными костлявыми деревьями и приземляются на крышу дома напротив.

      Я не плачу, нет. Просто зябко и зыбко. Будто я не я и тело не мое, а кого-то другого. Кого-то промерзшего под настырным колким дождем.

      – Что ты чувствуешь? – интересуется в своем интимном мурашечном стиле.

      – Тянет внизу живота.

      – Это страх.

      – Да, наверное, мне страшно. Было страшно решиться и сказать тебе как есть. Сама от себя не ожидала. Но мне это очень важно, – слышу себя будто со стороны и не узнаю: голос из подземелья, где нет надежды, трещит и ломается на слове «важно».

      – Понимаю. Это нижняя чакра болит. Она про жизнь.

      Наставник, учитель, чуть ли не просветленный. Почему же ты прячешься за бывшую жену? Почему ты, такой мудрый, не готов строить что-то глубокое, совместное, прочное, настоящее? Вспоминаю его слова о том, что любовь – это нечто мимолетное, как взмах крыльев бабочки. Ее нужно беречь. Она не терпит насилия и рамок. Так вот что он имел в виду! Он желает любить без рамок, в рамках от выходных до выходных должна жить я.

      – Ты хочешь еще что-то сказать? – спрашиваю на всякий последний случай. Уже без надежды. Но вдруг? Вдруг там что-то осталось.

      – Нет. Я все сказал.

      – Ок. Поняла.

      – Я тебя люблю, Женя, – говорит проникновенно, с чувством. У меня предательски сжимается горло и щиплет в носу.

      – Я знаю. Пока.

      Кажется, плачу. Вытираю слезы рукавом. Сажусь за компьютер. Через пятнадцать минут созвон с коллегами. Готовлюсь, перечитывая агенду. На встрече задаю вопросы. Пока другие вещают, не спускаю глаз с телефона. Молчит, зараза! Одно совещание, второе, третье. Начальник вызывает к себе. Надо что-то подготовить, что-то отправить, с кем-то назначить встречу. Будет сделано! – отдаю под козырек. Возвращаюсь к себе. Остался час до конца рабочего дня. Телефон словно умер.

      Это все? Это все.

      Ребята в опенспейсе перекидываются шутками. Смеются. А я продолжаю сжимать челюсти, чтобы снова не заплакать. Кажется, что крысята из живота разбежались по всему телу и наводят там свои порядки – царапаются, щекочут лысыми упругими хвостами, семенят маленькими лапками то туда, то сюда. Руки, ноги, плечи, шея, голова будто перестали быть моими – теперь они принадлежат крысятам. Только живот болит. В нем умирает надежда.

      Восемнадцать ровно. Выхожу из офиса, направляюсь к метро (жаль, что машина в ремонте), слушаю музыку из плейлиста. Не слякоть больше, цунами на душе. Телефон, сколько я его ни гипнотизирую, так и молчит.

      Вспоминаю, как отмечали Новый год с детьми. Как он бегал за лекарством для моего разболевшегося сына. Как, уложив ребят, мы расположились в ночи на детской площадке и пили шампанское из горла. Какой был классный секс после. Как поехали вместе на дачу и он тащил мою дочь Варю по сугробам на санках. Как готовил на ужин рагу из баранины. Как летали на Гоа в феврале, и как я боялась гонять с ним на мотоцикле