Секундант Его Императорского Величества. Владимир Аваков

в коих он виновником почитал нидерландского посланника, и, узнав о распространившихся в свете нелепых слухах, касающихся до чести жены его, он в ноябре месяце вызвал на дуэль г-на поручика Геккерена, на которого публика указывала». На допросе 12 февраля Геккерен показал, что ему «неизвестно, кто писал г-ну Пушкину безымянные письма в ноябре месяце».

      Аудитор Маслов в рапорте в Комиссию военного суда от 14 февраля 1837 года в первом же пункте предлагал потребовать от жены Пушкина объяснение: «не известно ли ей, какие именно безымянные письма получил покойный муж её, которые вынудили его написать 26 числа минувшего января к нидерландскому посланнику, барону Геккерену, оскорбительное письмо…» На момент проведения процесса и вынесения приговора никто из членов суда не видел и не знал содержания анонимных писем, полученных Пушкиным. Наиболее вероятно, что это касается и генерал-аудиториата. В итоговом определении по делу он указал на письма как причину дуэли, потому что доказательства этого имелись в материалах и игнорировать их было невозможно. Подданный Нидерландов, дипломат барон Геккерен, секундант-француз д’Аршиак и Наталья Пушкина, которые могли дополнительно прояснить вопрос с письмами и не только его, по разным причинам остались не допрошены. Что это за письма, кто их написал, каково их содержание, есть ли возможность их обнаружить и приобщить к делу – сведений в материалах не имеется. Известно только то, что они оскорбили Пушкина, и больше ничего.

      «В наше время так дела не делаются», – решил Гребнев. Он посчитал, что любой, кто имел представление о расследовании уголовных дел, после изучения материалов военно-судного дела о дуэли мог утверждать, что Комиссия не принимала меры к выяснению мотивов неподобающего поведения Геккерена и обстоятельств, связанных с «анонимными письмами». Да, именно «не принимала меры к выяснению». Хотя оба вопроса имели первостепенное значение в раскрытии истории дуэли, поскольку относились к обстоятельствам, имевшим прямую причинную связь с трагическим концом.

      Размышляя над ходом произведённого судебного разбирательства и его очевидным пробелом, Гребнев признал, что выявление причин дуэли не являлось задачей расследования. Предъявленные подсудимым уголовные статьи не требовали от суда устанавливать причины поединка. Не было об этом и распоряжений начальства. Участие в дуэли признавалось противоправным и наказывалось само по себе, вне зависимости от обстоятельств, к ней приведших, или каких-либо причин и поводов. Причины выяснялись из-за необходимости дать приемлемое объяснение поступкам подсудимых – этого правосудию было достаточно. В конце концов Гребнев подумал, что и сегодня профессионализм следствия определяется полнотой информации, собранной при его проведении, а достаточность проверяется возможностью для суда сделать на её основе вывод о виновности подсудимых. Если суд выносит приговор, то следствие свою работу выполнило. Иные цели, например удовлетворение общественного интереса,