Полка: История русской поэзии. Валерий Шубинский

и культ любви и дружбы, и уверенность в высшем предназначении человека. Похожие мотивы развиваются и в предсмертной элегии Ленского, который в ночь перед дуэлью открывает именно Шиллера: здесь и тоска по недостижимому идеализированному прошедшему – ранней юности («Куда, куда вы удалились, / Весны моей златые дни…»), и мысли о загробной жизни и неотвратимости судьбы («Паду ли я, стрелой пронзённый, / Иль мимо пролетит она…»). В середине 1820-х годов все эти мотивы звучали ощутимо пародийно – но именно потому, что такие сюжеты и формулы очень активно разрабатывались в поэзии двух предшествующих десятилетий. В 1800-е годы изобретение языка для этих чувств, ощущений и рефлексии над ними было важнейшей заслугой поэтического поколения Василия Жуковского (1783–1852) – и в первую очередь его самого.

      Посмотрим на стихотворение раннего Жуковского «Вечер», опубликованное в 1807 году:

      Сижу задумавшись; в душе моей мечты;

      К протекшим временам лечу воспоминаньем…

      О дней моих весна, как быстро скрылась ты

      С твоим блаженством и страданьем!

      Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?

      Ужели никогда не зреть соединенья?

      Ужель иссякнули всех радостей струи?

      О вы, погибши наслажденья!

      ‹…›

      Так, петь есть мой удел… но долго ль. Как узнать?..

      Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой

      Придёт сюда Альпин в час вечера мечтать

      Над тихой юноши могилой!

      Здесь и задумчивость, и меланхолия, и вера в дружбу, и тоска по дружескому кругу, и воспоминание о прошедшей молодости, и мысли о скорой и безвременной смерти – все мотивы, которые лежат в основе элегии нового типа, медитативной или унылой. В центре такой элегии – уже знакомый нам «чувствительный человек», стремящийся к идеальному миру, с тонкой и сочувствующей «прекрасной душой». Ценя естественность и простоту, он предаётся размышлению, мечтам и воспоминаниям на лоне природы, вдали от шума города и цивилизации. Именно природа, представляющая неиссякаемый источник впечатлений, действующих на душу и рождающих эмоции, особенно занимает элегического героя. Он, с одной стороны, стремится передать сложную гамму собственных чувств, вызванных природой, с другой – так описать окружающий его пейзаж, чтобы читатели могли испытать сходные ощущения. Из этого возникает такое свойство романтического пейзажа, как суггестия – то есть внушение, подсказывание, нагнетание, на которые работают и подбор образов, и эпитеты, и звукопись, и повторы:

      Уж вечер… облаков померкнули края,

      Последний луч зари на башнях умирает;

      Последняя в реке блестящая струя

      С потухшим небом угасает.

      Всё тихо: рощи спят; в окрестности покой;

      Простёршись на траве под ивой наклонённой,

      Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,

      Поток, кустами осенённой.

      Как слит с прохладою растений фимиам!

      Как сладко в тишине у брега струй плесканье!

      Как тихо веянье зефира по водам

      И