Утерянные свитки клио. Анастасия Юдина

Вам свою шинель!

      Она издала вздох, похожий на стон:

      – Вы всегда были галантным кавалером, Дмитрий Ильич.

      – Что?!

      Полковник оцепенел. Не может быть. Этот голос… У него закружилась голова. А в следующую минуту он уже сжимал её в объятьях, целовал холодные щеки и плакал.

      – Лизанька! Как же так получилось?! Как же это?!

      Она тоже плакала, отворачивала от него лицо, пыталась отстраниться, но он всякий раз вновь и вновь находил её губы. Его руки жадно шарили по ее груди, он задыхался от нестерпимого желания обладать ею, немедленно, сейчас!

      Вырвавшись из его объятий, она вскочила и, тяжело дыша, попыталась застегнуть ворот гимнастерки.

      – Не надо, Дима. Сейчас неподходящее время.

      Полковник рассмеялся.

      – О чем ты говоришь, Лиза?! Сейчас самое время! Долой стыд! Кажется, так говорят твои нынешние товарищи?! А нам уже нечего ждать! Нас, может быть, завтра расстреляют!

      Словно в подтверждение его слов, невдалеке грянул одиночный выстрел. Она вздрогнула, посмотрела на него широко открытыми, какими-то безумными глазами и быстро заговорила:

      – Да, да, Димочка, ты прав! Другой возможности не будет! К чему эти глупые предрассудки! Я ведь всегда любила только тебя! Ты мой единственный мужчина! Другого у меня не будет!

      Григорьев шагнул к ней.

      – Нет! – неожиданно закричала она. – Сначала поклянись! Поклянись, что не отдашь им меня в руки! Я приму это как милость от тебя, как избавление!

      Григорьев оцепенел.

      – Ты хочешь, чтобы я тебя…

      – Да! Да! – истерично зарыдала она. – Я этого хочу!

      Полковник молчал. Елизавета подошла к нему, опустилась на колени, обхватила его ноги руками, доверчиво прижалась.

      – Умоляю тебя… Поклянись…

      Перед его глазами стояло хорошенькое личико Лизоньки Пятикрестовской – выпускницы Смольного благородного института, гремели колеса Транссибирского экспресса и искрился снег на высоких елях.

      – Клянусь!

      4

      Василий стал парижанином. К парку таксомоторов он присовокупил парафиновый завод. Женился на Маше Соломонович и решительно не испытывал никакой ностальгии по прошлому, за исключением одного обстоятельства. Василий с какой-то маниакальной заботой постоянно беспокоился о встреченном на чужбине старом командире, которого не видел со дня своего производства в чин летом шестнадцатого года. Сегодня он нашел Григорьева в бистро за гаражами.

      За столиком с единственной чашкой остывшего чая высилась бледная тень былого полковника. Григорьев был невменяемо пьян, но своего бывшего денщика узнал, и силился ему улыбнуться.

      – Дмитрий Ильич, вы губите себя этим. Перестаньте, прошу вас.

      – Василий, пусть дадут ещё водки, молчи, молчи-слушай, утром… утром двери открылись… и я ослеп…

      – Помилуйте, Дмитрий Ильич, но нельзя же, вы же… невозможно слушать!

      – Отстань.