Зимний день. Николай Лесков

моих сыновей, когда они были мальчики, – продолжала хозяйка, – был репетитор из академистов, очень честолюбивый, но смешной, и все собирался в монахи, а когда мы ему говорили: «Вы, monsieur, лучше женитесь!» – так он на это прямо отвечал: «Не вижу надобности».

      Дама слегка полуоборотилась к трельяжу и сказала:

      – Лидия, ты проснулась или спишь еще?

      – Да, ma tante, – ответил полусонный контральто.

      – То есть что же это значит: ты выспалась или ты еще спишь?

      – Вы, ma tante, вероятно, хотите говорить о чем-нибудь, чего я не должна понимать, и хотите, чтоб я вышла?

      – Я хотела бы, чтобы ты вышла, но только не из комнаты, а вышла бы, наконец, замуж.

      – А я тоже спрошу вас, как ваш семинарист: «для какой надобности?»

      – А вот хотя бы для той надобности, чтобы при тебе можно было обо всем говорить, не стесняясь твоим присутствием.

      – Да мне кажется, вы и так не стесняетесь.

      – Ну, нет!

      – Значит, я еще мало знаю; но считайте, что я замужем и знаю все, что вам известно.

      – Послушайте, пожалуйста, что она говорит на себя! Но я вам что-то хотела сказать… Ах да!.. Вы ведь, наверное, слышали, что все рассказывали о том, как к графу приехал будто один родной. какой-то гусар, в своей форме, все в обтяжку, а он будто взял и подвязал ему нянькин фартук, а иначе он не хотел его пустить в салон.

      – Да, об этом говорили… и, говорят, это правда.

      – Ну да! И если хотите, по-моему, гусарская форма и в самом деле… не совсем скромно.

      – Да, но очень красиво!

      – Красиво – да. Но и этот фартук, ведь это тоже дерзость! Гусар – и в фартуке! Но вот чего ему еще больше нельзя простить, это его несносная проницательность. От нее общественный вред.

      – Вот, вот! Конечно, вред обществу нельзя позволить. Я слушаю, в чем вы видите это дело?

      II

      – А дело в том, что по какому праву господин граф портит нашу прислугу? Если он себя приучил, чтобы все за собою прибирать, то это для него и преудобно; но мы к этому пока еще ведь не стремимся. Не так ли?

      – Конечно.

      – Так для чего же он навязывает нам невозможную жизнь панибратства с прислугою, которая и груба и порочна?

      – Это глупо.

      – Конечно, глупо! Я внушила Аркадию, чтоб он сделал это в смешные стихи и прочитал. Вы знаете, его талант в свете ведь очень многим нравится.

      – Да, это все говорят, и он такой искательный. О, он пойдет!

      – Может быть, и даже вероятно; но о будущем нельзя так судить: будущее, как говорят, «в руках всемогущего бога». Только, конечно, ему в его успехе очень много помогает его симпатичный талант. Второй мой сын, Валерий, совсем иной: это практик!

      – О, разумеется! – отвечала, немного смутившись, гостья и торопливо повернула вопрос в другую сторону. – В чем же именно Толстой портит с прислугою? – спросила она.

      – Извольте! – отвечала хозяйка. – Мы будем говорить о прислуге как настоящие чиновницы, но это не пустой вопрос: о прислуге говорит Шопенгауер. Прислуга может вас