Миры Имра. Ильяс Сибгатулин

душу и мое сознание.

      Но теперь тела матери и брата исчезают, растворяются.

      И теперь остались только я и мой отец.

      Я лежу на полу, рядом с кроватью. Отец стоит надо мной, как стоял над матерью. Он пытается меня убить, я вырываюсь. Всполохи света становятся ярче.

      – Нет, отец, – кричу (или шепчу?) я, – Свет всегда должен быть.

      В тот же миг все переворачивается. Искажается. Черное становится белым, белое – черным. Тьма оборачивается светом, а свет становится тьмой.

      Я стою над отцом, а он беспомощно лежит на полу. Что же я делаю? Что должен делать?

      – Убить, – твердит голос сверху, – Убить страхи…

      Я просыпаюсь.

      Кэрин смотрит на меня в ужасе.

      – Что с тобой, Радагас? Кошмары мучают твой сон?

      – Да, это были кошмары. Но очень странные кошмары, – я стер холодный пот со лба.

      – Ты причитал во сне.

      – Прости. Я тебя напугал, – я поцеловал Кэрин, она положила голову мне на плечо.

      – А про что был кошмар? – спросила она.

      Стены в опочивальне мерно светились, так же мерно, как капала вода в той пещере Черного Кряжа, и свет этот не раздражал глаз. Кровать была мягкая, и я почти сумел расслабиться.

      Если бы не сон.

      – Этот кошмар, – тихо произнес я, – из моего прошлого. Но в этот раз сон повернул ход своего течения.

      Кэрин смотрела на меня, а я все продолжал говорить.

      – Во сне я вижу страшную сцену былого. Отец убивает мою маму и младшего брата, Трибаса. Он вонзает кинжал в брата, а я смотрю на это, не в силах пошевелиться. Отец смотрит на меня дикими глазами и говорит, что со мной он разберется позже, после того как убьет мать.

      Я сжал кулаки.

      – Не надо, Радагас, не вспоминай это и не говори…

      – Нет, Кэрин, я должен.

      И я продолжаю.

      – Отец уходит в родительскую спальню. А я все стою и смотрю, как умирает Трибас. Он тянет ко мне свои окровавленные ручонки. Его ладошки совсем маленькие, а пятна крови большие и темные, потому что кругом темно! Лишь блестит лезвие в животе дитя.

      Трибас умирает. А я иду в спальню, услышав мамин крик.

      Я как кукла–марионетка вхожу в спальню на не сгибающихся ногах. И вижу: отец стоит, тяжело дыша, над мертвой матерью. Свет факела косо падает на предметы, освещая эту пугающую сцену. А тени предметов ползут куда–то вверх, к потолку, пытаясь вырваться наружу. А потом!.. Отец наступает на меня, его руки тянутся к моей шее. Но я кусаю руку, сильно кусаю, до крови. Отец в бешенстве кричит, что убьет меня, а я убегаю вон.

      Я замолчал, а Кэрин все еще смотрела в мои глаза. Я чувствовал ее понимающий взгляд.

      – Это горько, – сказала она, – Поэтому Танкрас должен умереть. Страшно и жестоко умереть!

      – Да. Но…

      – Что, любимый?

      – Меня удивило, что сон сегодня изменился. Сегодня, сейчас! Краски поменялись местами, предметы исказились, все изменило свою сущность! Будто два живописца договорились обменяться своей работой. Даже мы с отцом, Танкрасом, поменялись местами! Он