Ночная жажда. Скотт Сиглер

уложить наповал?

      – А я ни с кем… не общался, капитан. За исключением вас, естественно.

      – Все, уноси отсюда свою задницу, – сказал Шэрроу. – Ты сейчас настолько уродлив, что даже моя благоверная рядом с тобою выглядит красоткой. Тебе это хоть о чем-нибудь говорит?

      – Конечно, конечно.

      Нагнувшись к Брайану, Шэрроу сердито проворчал:

      – Вот что, Клаузер, не говори плохо о моей жене.

      – Да-да, капитан.

      – И, серьезно, отправляйся домой.

      – Но, капитан, у меня еще не оформлены документы для комиссии по расследованию…

      – Не трудись, это не стоит хлопот. Можешь отправить свой отчет по электронной почте. Я не хочу прикасаться ни к чему, до чего ты дотрагивался. В общем, чтобы через десять минут тебя здесь не было.

      Шэрроу повернулся и удалился прочь.

      Брайан уже четыре года не брал больничный. Но задремать за рабочим столом, пустить слюни на документы… Может быть, это и к лучшему, если он сейчас отправится домой. Положив обе руки на стол, Брайан оттолкнулся и встал, чувствуя, как надрывается каждый мускул.

      На стол упала скомканная двадцатка.

      Клаузер поднял взгляд. Ее швырнул Пукки.

      – Возьми такси, – сказал он. – Я тебя не повезу.

      – Не хочешь сажать больного парня в свою машину?

      Пукки с отвращением выдохнул.

      – Ты уже был в моей машине. Я не повезу тебя, потому что ты сказал, что хочешь пообщаться с Шэрроу, а не со мной. У меня, знаешь ли, тоже есть чувства.

      – Прости, не хотел.

      Пукки покачал головой.

      – Мужчины. Все вы свиньи… Может быть, вместо такси лучше вызвать «Скорую»?

      – Нет, я в порядке.

      Брайан с трудом выбрался из своего кабинета и подошел к лифту. Чем скорее он заснет – в настоящей кровати, – тем лучше.

      Телефонный звонок

      Редкий момент, когда она наконец-то дома и никто ее не беспокоит…

      Воспользовавшись этими минутами, Робин сидела на диване и ничего не делала. Только почесывала ухо своей собаки Эммы. Голова Эммы покоилась на коленях у Робин.

      Конечно, Эмме не разрешалось забираться на диван. Об этом знала собака, об этом знала и Робин, и все-таки ни та, ни другая ничего не могли с этим поделать. Робин в эти дни так редко бывала дома, что ей просто не хотелось препятствовать желанию шестидесятипятифунтового немецкого короткошерстного пойнтера быть к ней поближе. Робин медленно теребила черное ухо собаки. Эмма стонала от счастья, издавая урчание, очень похожее на кошачье мурлыканье.

      Поскольку обязанностей у Робин прибавилось, увеличилось и ее время пребывания в морге. К счастью, ее сосед, Макс Бланкеншип, мог почти всегда выручить ее и позаботиться об Эмме, если Робин задерживалась на работе. Макс отводил Эмму к себе домой, где они играли с Билли, гигантским питбультерьером. Макс был мил, добр, умен, красив, чертовски сексуален, и к тому же у него был ключ от ее квартиры. В общем, прекрасный человек, если бы не одно маленькое «но»: «Большой Макс» был геем.

      У Робин зазвонил сотовый телефон. Она посмотрела на экран, но не узнала, от кого поступил