Случай в маскараде. Майя Кучерская

сходятся, поднимаются выше и разлетаются в стороны, плетут воздушное кружево, и Стасик вдруг видит его: волшебный орнамент с завитушками, круглыми ягодками и завивающимися веточками. Пеночки вовсю точат ножики, скоро будут готовить обед: фьють-фьють. Смоляной скворец щелкает рыжим клювиком, отбивая крылышками ритм. Горлицы сидят на молодом дубке рядышком… поцеловались! Да так ласково.

      Стасик смотрит во все глаза. Андрей тихо называет ему птиц: сойка, мухоловка, пищуха, чечевица, лазоревка, воробей. Ах вот почему все понятно, это Андрей говорит ему, кто здесь кто.

      Вдруг одна горлица слетела, подхватила мушку и вот уже несет обратно, кладет любимому в клюв.

      Сорока распушила перья и вещает. Неужели читает лекцию о пользе блестящих предметов? Никто ее пока не слушает.

      Кукушка с кукухом играют в прятки, мелькнули полосатые штанишки – и снова никого, только ветка орешника качается. Как вдруг звонкий крик: ку-ку! Ну-ка, найди меня!

      И кукушачий ликующий хохот.

      Погоди. Погоди, вот тут еще целый хор у нас, гляди! – зовет Андрей потрясенного Стасика и разворачивает его кругом, опускает его бинокль пониже.

      В окулярах дрожит косматый зеленый шар березы. Поднимается ветер, круглые листочки заливаются колокольчиками, изумрудная волна заливает все, превращает полянку, лес, Андрея и его самого, Стасика, – в зеленое полотно, свежее, солнечное.

      Певчие дрозды начинают: раскрашивают новорожденную зелень легким, желтеньким. Прерывистый быстрый узор, стремительное стаккато и вдруг piano, legato, штрихи превращаются в плавные волнистые линии, черные дрозды подпевают в тон, подмешивают легкую, небесного оттенка грусть.

      Откуда, откуда же она, эта печаль? – думает Стасик. – Может быть, это прабабушка, ее история, ее голос?

      Но додумать не успевает: малиновка, выпятив рыжую грудку, свиристит о том, как любит забираться на макушки деревьев, оттуда виднее зо́ри, закатные и рассветные, розовые, пахнущие малиной. На зеленом полотне распускаются розовые лепестки, кружат хоровод, а малиновка вдруг обрывает мелодию, замирает на одной ноте, пианиссимо. Клавесин кукушки уводит печаль прочь. Forte, presto. Все становится просто, ясно.

      Звучит скрипка – это снова ветер подул.

      Юлька, ты должна все это услышать! Как же хочется, чтобы ты стояла рядом! – вздыхает Стасик, но мысли его подергиваются флейтой – иволга. В тон ей синица звенит в бубенцы: «Зин-зивер».

      Разноцветные полосы сменяющих друг друга голосов поднимаются вертикально, соединяются в воздушный красочный дворец, который тянется все выше, дальше. И он, Стасик, поднимается выше, к самому небу. Да ведь он и сам птица, и Андрей – птица, и все они тут отдельно, но все-таки вместе, и сквозь множество голосов медленно, неотступно прорастает гармония.

      Чечевица в красной косыночке чиликает: «Витю видел?»

      И в тот же миг все меняется. Березки, рябина становятся маленькими, обыкновенными, птиц снова не видно, и голоса их перестают звучать музыкой.

      – Какого еще Витю? – хрипло спрашивает