ЕАМ. Записки дилетанта. Сказки и истории, книга 1. ЕАМ

дорогою, и почти не слушал его…

      И вдруг – странная, старинная, пронзительная и нежная мелодия заставила меня выйти на площадь, где стоял балаган странствующей труппы. Когда-то он был из ослепительно белого холста, но время заставило его потускнеть, хотя калейдоскопические, радужные, разноцветные отсветы совсем уже заходящего солнца в звёздах из серебряной фольги[27], которыми он был украшен, придавали ему вид волшебный и таинственный… Меж тем музыка, скорбная и наивная, продолжала наполнять площадь, на которой собрался народ. И вот зажглись факелы, полог балагана раздвинулся, и на грубый деревянный помост[28] перед ним…

      … Была она всё так же прекрасна, всё так же легки были её стремительные движенья, лишь серебряные колокольчики на браслетах у запястья[29] звучали печально, в такт музыке. Но вот она подняла глаза…

      «Однако же я становлюсь сентиментален, право» – прошептал S., глядя, как дивные, зеленовато-хрустальные глаза принцессы, которые она подняла на него, наполняются счастливыми слезами.

      «…Ну вот. Теперь – сказка действительно закончилась, а мне осталось добавить совсем немногое, ваше Высочество. Как скажет потом один безнадёжный романтик: «Жили они долго и счастливо, и умерли в один день…»[30]

      Сон Фавна (почти полуденный)

      «Снами измучен я, снами…

      Снами, которым названье

      Я иногда забываю…

И. АнненскийПробужденье

      [31]

      Кривляющиеся, никогда не бывшие, но реальные, уродливые как-то изощрённо-извращённо, до дрожи в спине и страха, такие, чтоб сниться потом – не существа, a порожденья бесконечного ужаса – те, что сначала лишь почудились в сухом чёрном тумане впереди, в этой клубящейся тьме, и исчезли в ней – вдруг, в какое-то, с перебоем сердца[32] мгновенье – проступают, появляются снова, перехватывая дыханье, наполняясь жутью и отвращением прикосновенья, грозя тоскливой, невыносимой утратой навеки своего я, себя, других, самого дорогого… пользуясь невозможностью избавиться, стряхнуть, тем, что нужно ползти[33] через этот все сужающийся коридор, в перехватывающей дыханье, ожившей, клубящейся, не отпускающей тьме…

      А потом – судорожный вдох, и – все еще невозможность осознать, совместить времена, пониманье и обреченность принятия этой, такой вечности, но…

      Еще вдох, и вдруг, где-то в самой глубине, оживает несовместимость – души и этого сна….

      И – снова вдох, но уже чуть-чуть, пусть пока еще неуловимо, меняется освещенье, и где-то вдалеке, из вязкой, мутной, насыщенной кошмаром, безнадежной тьмы, вдруг проступает – прозрачность. Клубы тумана впереди становятся светлее, и через несколько едва сделанных шагов – туда, к просветленью, исходная черноугольная тьма бледнеет и расплывается, как акварель, кошмар отступает.

      И – вдох-вдох-вдох! –

27

Мелькнуло что-то сказошно-сказошное… уж не Блоковский ли «Б алаганчик»?

28

Вспомнились роковые помосты из «Мастера» и «Монте-Кристо»

29

«Колокольчики запястий… то умолкнут, то звенят…» © Ин. Анненский.

30

Кажется, так заканчиваются у Ал. Грина даже две сказки. Ах, если б так и в жизни…

31

Эклога Малларме – музыка Дебюсси – балет Дягилева. Эта знаменитая история – всего лишь декорация, на отдалённом фоне которой (как когда-то на фоне декораций Бакста) разворачивается здешняя, сказочная история Фавна и нимфочки. Но – кто ж мне поверит, что когда мне послышалась эта сказочка, я вовсе и не слыхивал об этой вещи Дебюсси..

32

Ах, потом эти перебои сердца вспомнит Пруст! И как вспомнит

33

«Тише… Ты должен ползти…» © Ин. Анненский, «Трилистник кошмаров»