Королева секретов. Роман об Анне Клевской. Элисон Уэйр

старательно растили и воспитывали.

      – Доктор Уоттон задал мне странный вопрос, Анна, – сказал Вильгельм. – Он поинтересовался, не имеете ли вы склонности к кое-каким увеселениям этой страны?

      – Он имел в виду, не пьяница ли я?! – ужаснулась Анна.

      Эмили фыркнула и, едва сдерживая смех, ткнулась носом в свой кубок, а мать возмутилась:

      – Какая наглость! И это притом что вы, сын мой, известны своей воздержанностью. Эти англичане невозможны!

      – Но вопрос вполне оправдан, ведь мы, немцы, славимся любовью к пиву и вину, в общем, говорю об этом с сожалением, – к пьянству. Лютер и тот называл нас запойными демонами. В Англии о нашей репутации, без сомнения, известно.

      – Король опасается, как бы ему не подсунули вместо жены пивную бочку!

      Эмили захохотала, Анна тоже прыснула со смеху.

      – Надеюсь, что нет! – откликнулась мать, но даже ей с трудом удалось подавить улыбку.

* * *

      В начале августа в Дюрен приехал Ганс Гольбейн.

      – Художник приехал! – крикнула Эмили, высовываясь из красивого эркерного окна в башне Герцогини, возведенной отцом для своих женщин. Анна присоединилась к сестре, но успела заметить только спину Гольбейна, когда тот входил в дверь, расположенную внизу, под ними. Девушки наблюдали, как из повозки на двор выгружают мольберт и другие приспособления.

      – Не позвать ли нам горничных? Пора подбирать наряды.

      – Я надену алый бархат, – сказала Анна. – Это платье произвело хорошее впечатление на доктора Уоттона, надеюсь, оно понравится и королю.

      Говоря это, она следила глазами за коренастой фигурой снова появившегося во дворе Гольбейна: лакей вел художника к отведенным ему апартаментам в гостевом доме из красного кирпича, стоявшем напротив башни.

      – Он выглядит довольно брюзгливым, правда? – поделилась наблюдением Эмили.

      И не ошиблась. Подтверждения не замедлили явиться во время первого же сеанса позирования. Гольбейн оказался человеком молчаливым; его квадратное лицо имело львиные черты и обрамлялось широкой, наподобие лопаты, бородой и коротко подрезанной челкой. К работе художник относился весьма серьезно, разговоров не поощрял и, хотя был способен поддержать беседу с Анной по-немецки, делал это, только когда был в настроении, а по большей части молчал.

      – Пожалуйста, не шевелитесь, – скомандовал ей Гольбейн.

      Несколько набросков уже были сделаны, и теперь он писал портрет на небольшом круглом куске пергамента, который сам вырезал.

      – Это будет миниатюра? В Англию легче послать миниатюру, чем большую картину.

      – Да, ваша милость. Большой портрет я напишу позже. А теперь, прошу вас, не разговаривайте.

      – Можно мне посмотреть, как вы рисуете? – спросила Эмили, сидевшая у стены и ерзавшая от скуки.

      – Нет, принцесса. – Художник взглянул на Анну. – Не двигайтесь, миледи, и не отворачивайтесь от меня. Положите правую руку поверх левой.

      Утро заканчивалось, солнце поднялось высоко, и Анне в ее роскошном платье стало жарко, хотелось снять головной убор. Волосы