«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.. Эдуард Камоцкий

быстрее всего освоите наш двигатель. Согласны?

      – Хорошо.

      – Вот начальник вашего отдела.

      Начальник отдела повел меня на рабочее место. Подходим к двери, и я вижу надпись: «Бригада приводов и агрегатов».

      Ребята из комнаты, куда меня поселили в общежитии, работали в ОКБ. Они мне рассказали, что в ОКБ есть бригады редуктора, компрессора, камеры сгорания, турбины, приводов и агрегатов, регулирования, стартера, прочности, испытания и еще какие-то. По диплому мне следовало идти или в бригаду регулирования, или в бригаду прочности; с ребятами я поделился, что согласен в любую, кроме «приводов и агрегатов», и вот попал в «привода и агрегаты». Вот так.

      Фактически это был большой отдел. Привел меня начальник отдела – Махнев в маленькую комнатку, в которой размещалась собственно бригада маслосистемы.

      Начальник бригады немец Опперман – умный, добрый, порядочный человек. В его подчинении было 6 человек. Два немца и четыре русских молодых специалиста. Нас четверых поставили к чертежным доскам (из четверых двое пришли годом раньше).

      Меня восприняли, как мне потом говорили, настороженно – выжидательно. Одет я был не так, как тогда одевались. Послевоенное время прошло, а я был одет в галифе, хромовые сапоги на кожаной подошве и коричневый однобортный пиджак. Галифе цвета хаки (серо-зеленое) не было военным. Оно было из толстой ребристой шерсти, такой плотной, что ниток не разберешь (репс – что ли). Как папа говорил, «английское галифе» – он и купил его у английских моряков. Сапоги мы с ним выбирали на базаре, – чтобы хром был качественным и чтобы подошвы были из хорошей кожи. Кожаная подошва на снегу очень скользила. Сейчас вот подумал – XVIII – XIX века, когда не было микропоры и резиновых подошв со штампованным рисунком, когда сапоги были только на кожаных подошвах, как тогда держали равновесие на утоптанном скользком снегу. Простой народ валенки или лапти носил, а господа?

      Я часто падал, но, вероятно, так одевались в папину молодость, и папе нравилось, что и мне хочется так одеваться. Ну, а если добавить к этому еще и усы, которые в то время были очень большой редкостью, даже у людей старшего поколения, то удивленно настороженный взгляд на меня моих будущих сослуживцев становится более чем понятным. Я не помню ни одного усатого в ОКБ и даже на заводе – ни среди русских, ни среди немцев.

      Но такой костюм мне, в самом деле, нравился. Я продолжал одеваться, как мне хотелось, а мне хотелось детской романтики, и ничего не имело значения, кроме того, что мне так нравиться одеваться.

      Мое поведение не отличалось благоразумием не только в отношении повседневной одежды. Я по комсомольски считал, что все у нас равны, и обращение на «Вы» или на «Ты» среди сослуживцев определяется только возрастом собеседника. Комсомольская гордость претила мне обращаться к равному по возрасту на «Вы» только потому, что он начальник. Молодым начальникам, пришедшим на завод на два – три года раньше меня, это не нравилось, им хотелось