«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.. Эдуард Камоцкий

с тех пор 60 лет; в январе 2015 года арестовали женщину – мать семерых детей, младшему из которых всего два с половиной месяца, за то, что она позвонила в посольство Украины и сказала, что из услышанного ею разговора в троллейбусе она узнала об отправлении на Украину нашей воинской части. Её обвиняют в предательстве. Но она не работает в Главном штабе, и даже к воинской части не имеет отношения, т.е. не является носителем секретной информации. В посольство она передала троллейбусную болтовню. Арестовали за звонок в иностранное посольство? Это страшно. Даже грудного ребенка не пощадили! Это черный осколок из того мрачного, что было в нашем светлом прошлом.

      Венгерские события. Новочеркасск

      Вслед за ХХ съездом новая власть показала зубы. Когда к нам в комнату поселили демобилизованного солдата Колю Воробьева, я подробней узнал о венгерских событиях, в которых ему в качестве шофера у какого-то начальника довелось участвовать. Наш ХХ съезд венгры восприняли, как шанс к самостоятельности. Руководить движением в направлении к самостоятельности стал премьер-министр социалист Имре Надь. Вроде бы все законно, но воодушевленные победой противники коммунистов стали последних расстреливать и вешать, и по Венгрии пошли наши танки. Сопротивление было недолгим, наши захватили Имре Надя, убили его и поставили Кадара. Подробностей мы не знали.

      Рядовые венгры с рядовым Колей были откровенны, Коля рассказывал, что венгры воодушевились шагами Надя, который открыл перед ними какие-то надежды, и им, естественно, ненавистен был наш назначенец Кадар. С нашей стороны, вне всякого сомнения, это был кровавый беспредел, и он исходил из сути нашей системы – всё должно быть везде и у всех одинаково. Даже оценки в школе, которые в Венгрии ставились по другой шкале балов, заставили сделать, как у нас, чем были очень недовольны родители, выросшие в привычной для них системе. Этот беспредел мы – я и мои товарищи – безусловно, осуждали, но не все. Были и те, кто все воспринимал по трактовке в «Правде». Меня в то время поразило лицемерие Хрущева – перед тем, как по Венгрии пошли наши танки, наше правительство выступило с декларацией о том, что оно не допускает своего вмешательства во внутренние дела стран народной демократии.

      Хрущев искренне верил в то, что восторжествовавший в России и навязанный Венгрии строй несет счастье трудовому народу. Это был последний, оставшийся в руководстве, коммунист «из народа», участвовавший в гражданской войне и прошедший путь от пастушонка до генерального секретаря. Но я не могу совместить его светлый образ с лицемерием. Тогда это уже не светлый образ, тогда это уже образец негодного человека. Мне трудно по отношению к нему произнести слово «негодяй» – нет, я не могу так назвать человека, который всей душой хотел дать мне, мне и моим товарищам, а Хрущев полагал, что и трудящимся венграм, «счастье».

      Хрущев был одним из немногих за историю России живым руководителем