Неадекватная в Пафосе. Любовь Бобылёва

дома, как могли, организовали себе медпункт, склад, дом культуры и библиотеку. Наладили общее хозяйство: вскопали поля, посадили овощи, уцелевший скот смог успокоиться и продолжил размножаться. Всё было общим, и это давало силы, так как война всё ещё шла, но шумела уже где-то далеко.

      Владлена узнала о себе много нового. Она лидер. Вернее, может им быть в случае необходимости. И она это сделала. Повела за собой людей, организовала их и вдохнула в них жизнь. Это был подвиг хрупкой двадцатипятилетний девушки.

10

      Кажется, я начинаю понимать. Развитие моего достоинства напрямую связано с моим духовным развитием! Иначе как объяснять, что при встрече с Бозей я был так счастлив видеть его живым, что не сразу заметил его рану. Она заживёт, всё в порядке, но ему было больно, и я так расчувствовался, что снова ощутил что-то в штанах. Слава Богу, это никак не связано с возбуждением, вожделением и тем более с поллюцией! Я не понимаю, что это были за ощущения, но орган явно увеличился в размерах и стал как-то мужественней, что ли, смотреться! Как же мне хотелось хоть с кем-то это обсудить! И я решился. Связался с психологом, но так как долго нам разговаривать запрещено, мне и этот звонок с трудом разрешили сделать, она успела только сказать, что подумает и напишет, что, кажется, у неё есть вариант. Только это будет не она. Если честно, мне уже всё равно, кто. Главное, чтоб конфиденциально и чтобы выслушали. Может, даже посмеялись вместе со мной… Как же важно человеку человеческое общение!

      Мы с Богданом работали рука об руку, лечили солдат. С каждым ярким случаем, переворачивающим реальность, мой член рос. Я снова был подростком. Слишком яркие эмоции от всего происходящего: боль войны, поллюции, радость за себя, страх за близких и невозможность хоть с кем-то это всё обсудить – довели и меня до больничной койки. Буквально через два дня после звонка психологу. Она молодец, постаралась и передала мою просьбу своему коллеге, который был на фронте со мной рядом. Это чудо какое-то! Он был офицером. Вечером того же дня, как меня положили с сердцем, он пришёл ко мне, сел на койку и оповестил, что он от моего психолога и готов меня выслушать. Я не медлил ни секунды. Он, конечно, переживал, что я болен и «как это можно, вот так не жалея себя», а я объяснил, что болею как раз из-за того, что давно не мог говорить о своих переживаниях.

      Доктор сдался и отпустил меня погулять, но дал ходули с выдвижным сиденьем. И валидол. Зачем-то. Ладно, возьму. И воду. Всё, готов помочь моему сердцу, и плевать, какого уровня этот психолог, мне от него нужны только уши и хоть маломальская реакция.

      – Не спешите вы так, у вас же сердце!

      – Поймите, оно скоро восстановится!

      – Я был бы очень этому рад! Давайте пройдемся вот там. Там безлюдно и тихо.

      – Согласен, – я сбавил шаг. Сердцу и вправду было тяжело. – Знаете, думаю, я вас сильно удивлю.

      – Это сложновато, но попробуйте!

      Я выдохнул и решил протараторить поскорей, иначе застеснялся бы и опять что-то утаил по привычке.

      – И-и-и, –