Смысл жизни человека: от истории к вечности. Ю. Ш. Стрелец

человек утратил бы всякую меру его ценности.

      Итак, вместо ропота, утверждает теория оптимизма, нужна хвала в адрес Бога, его доброты и мудрости. В своих философских повестях 40-х гг. XVIII в. Вольтер повергает сомнению подобную аргументацию, а затем, в «Поэме о лиссабонской катастрофе», радикально отрицает.

      Страшное землетрясение 1755 года, приведшее к гибели десятков тысяч людей, обуславливает вывод Вольтера, что такое зло не может быть искуплено никакими благами в будущем.

      Критика лейбницевской теодицеи дана и в «Кандиде», где главный герой определяет «оптимизм» как страсть утверждать, что все идет хорошо, когда приходится плохо. Вольтер, исходя из «здравого смысла», считает, что у добра и зла нет никаких трансцендентных причин. В пессимизм, однако, он не впадает и позитивное понимание смысла человеческой жизни выражает следующим образом: «Надо возделывать свой сад».

      «Теории оптимизма» противопоставлен принцип мелиоризма (от лат. – «улучшение»): принцип активности с целью совершенствования жизни. Надежда возлагается и на врачебное искусство, и на разумные законы, и на свободу мысли и слова, и на «просвещенного монарха». Необходимость религии сводится к двум функциям: утешения и обуздывания произвола как черни, так и самовластных правителей. Отсюда, «если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Однако данная идея предназначалась Вольтером не для «думающих», а для невежественной толпы. Так, деистическая позиция привела Вольтера к замыслу создания некой «религии разума», лишенной мистицизма и веры в чудеса. Внутренняя противоречивость воззрений французского мыслителя выразилась и в его трактовке «осмысленной жизни»: такова добродетельность без милости Божьей, совершенствование социума посредством обращения к «просвещенной монархии». На такой, надо признать, шаткой основе разумный, в целом, призыв «возделывать свой сад» приобретает слишком абстрактный, нежизнеспособный характер. Это, впрочем, не относится к такому важному принципу как «веротерпимость».

      Ш.Л. Монтескье заявляет, что все религии допустимы, если они не противоречат государственным законам и не мешают гражданам в их исполнении общественного долга. «В «Персидских письмах» он пишет, что в результате преследований, которым фанатичные персидские магометане подвергали огнепоклонников, люди стали массами покидать Персию и страна лишилась трудолюбивейших земледельцев».204

      Не менее фанатизма опасен фатализм, так как учение о неумолимой судьбе не только подданных, но и правителя превращает в невозмутимого зрителя, во всем полагающегося на Бога. Познание общественной жизни, ее закономерностей, напротив, делает людей субъектами законодательства.

      Монтескье смешивает два рода законов: общественных и юридических, так что человек, по его мнению, способен достаточно произвольно обращаться с закономерностями вообще, волюнтаристски устанавливать их или изменять. Позитивным следствием этой, в целом, ошибочной позиции выступает

204

Баскин М.П. Монтескье. Изд-е 2-е, стереотип. М.: Мысль, 1975. С.40.