Кирза и лира. Владислав Вишневский

с горелыми подпалинами, старая рабочая телогрейка. Сейчас она почему-то полностью инвалидка на один рукав, другой только ополовинен, как у безрукавки. Карманы набиты надкусанными батонами. Все это висит на бойце совершенно не эстетично, мягко говоря, как палатка на гвозде. Под телогрейкой видна провисшая до пупа линялая красно-белесая мужская майка. «Господи! – глядя на голую цыплячью грудь сына, со слезами и ужасом в голосе восклицает мама: «У нас такой майки сроду никогда не было. Такая! У нас!! Откуда? Како-ой стыд!»

      Это не всё. Смотрим дальше Эта, выше описанная гордость – майка – заправлена в рваные с заплатами старые армейские галифе. Теперь у отца едва инфаркт не приключился, когда в этих галифе вдруг признал свои любимые рыбацкие штаны. «Эй, эй! А на рыбалку я буду в чем, а? Вот стервец. Ах, ты ж, сукин сын… Ах, ох!..» Ага, щас! Как ты теперь этого стервеца для расправы достанешь – никак! Он уже, считай, служивый человек. Уж теперь-то не по «зубам» отцовской руке.

      А на ногах у него калоши. Да-да, именно, калоши! Почти раритет! Причем ноги без носков!..

      «Ох, простынет, ой, заболеет! Ай, яй, яй! Ты посмотри, – всплескивает руками мама и сама себе дико удивляется, – я ж ведь их так хорошо вроде спрятала?!» Это она про калоши. Они, кстати, аккуратно прошнурованы белыми шнурками от китайских кед. «Как красиво зашнуровал, а! – замечает про себя папа. – Ведь может, стервец, когда захочет!»

      На буйной сыновней шевелюре гнездится кокетливая летняя дамская шляпка… Новая!

      Ну вот, теперь уже маме плохо!

      Шляпка – её шляпка! – такая прелестная вчера и совсем-совсем ещё новая, теперь уже не имеет никакой формы, она вообще без верха – одни поля. Она уже просто «шляп» мужского рода. За спиной «стервеца» рюкзак – похоже рыбацкий! Точно он! Теперь уже и папочке плохо, уже узрел…

      В ту сторону, где родители, смотреть пока не нужно. Они, как бы это сказать, еще пока не в себе. Им еще нужно как-то привыкнуть ко всему этому. Они еще не совсем готовы, они же первый раз…

      Не-е, вы не переживайте за них, они сейчас отойдут. Они еще только своего красавца разглядывают, еще не нагляделись. Еще только своим сыночком ужасаются: ох, ты, да ах, ты!.. Потом ведь они и на других посмотрят. А сравнить там, я вам скажу, есть с кем. Во-он их тут сколько таких оборванцев собралось, целое войско. Увидишь – закачаешься. Ночью бы не приснилось – чур, чур! Экземпляры и похлеще есть… Тогда им и станет легче. Оно ведь всегда так, – чужие примеры… лучшее лекарство.

      Кстати, если присмотреться, рюкзак у бойца набит чем-то напоминающим бутылочные формы. «Ты посмотри, – опять вскидывается отец. – Ах, ты, стерве-ец, ах, сукин сын. Водку он с собой, понимаешь, в армию набрал, а. С водкой, значит, служить собрался, да! Ну ничего-о, ты у меня сейчас попля-яшешь. Ты выпьешь у меня сейчас, ага! Сообщу вот сейчас дежурному офицеру – он тебе выпьет там. Будешь у меня знать!»

      Всю эту живописную конструкцию призывника венчает молодая, еще ни разу в жизни не брившаяся, но совершенно нахальная физиономия с узнаваемыми, общими для его семьи