Мессия. Дмитрий Мережковский

что! Такое хорошее, что и сказать нельзя… Вдруг подошла к Дио, нагнулась и зашептала ей на ухо:

      – О тебе. Будто ты меня… Нет, нельзя при нем, подслушает, выдерет за уши…

      – Выдеру и так, егоза! Думаешь, не знаю, куда каждый день шляешься!

      – Вот, спасибо, напомнил. Опоздала, опоздала! Ждет меня купец мой, ругается, а как раз обещал ожерелье. Мое-то вон как обшмыгалось, стыдно надеть.

      – Скверная девчонка, распутная! – закричал на нее Пентаур с внезапною злобою. – Со псом нечистым снюхалась, с необрезанным!

      – Пес, да кормилец, не свят, да богат, а из вашей святости похлебки не сваришь! – огрызнулась девочка бойко и дерзко, подражая старым колотовкам на рынке. – Ни муки, ни крупы, ни пива, ни масти – вот уже пятый месяц, шутка сказать! Подвело нам животы на голодном пайке, отощали, как саранча на Соляных Озерах. Сытый бес крепче голодного бога; и чужой Вааль душу напитал, а свой Овен смирен, да не жирен!

      – Ах ты, негодница! В яму захотела?

      – В яму? Нет, господин, руки коротки! Времена нынче не те, чтобы в яму невинных сажать. Тронь только пальцем, убегу – не поймаешь! Я – вольная птица: где корм, там и дом.

      Птицы Аравийские,

      Миррой умащенные! —

      запела она, закружила бубен над головой и побежала к лестнице. Газель, как собачонка, за нею.

      На верхней ступени Мируит столкнулась с Дииной старою нянею, Зенрою, и едва не сшибла ее с ног.

      – Ах, чтоб тебя, коза шалая! – выругалась та, подошла к Дио и подала ей письмо. Дио распечатала его и прочла:

      «Еду завтра. Если хочешь со мною, будь готова. Сегодня, до захода солнца, мне надо тебя видеть. Буду ждать в Белом Доме. Пришлю за тобою лодку. Да хранит тебя Атон. – Твой верный друг Тутанкатон».

      – Посланный ждет. Что сказать? – спросила Зенра.

      – Скажи, буду.

      Когда Зенра ушла, Дио взглянула на Пентаура.

      Как все жрицы Великой Матери, она была искусною врачихою; видала, как люди умирают, и помнила ту роковую печать – знак смерти, который иногда является на лицах перед близким концом.

      Вдруг почудился ей этот знак на лице Пентаура. «Молод, здоров, никакой опасности… Бунт? Нет, вздор!» – подумала, вгляделась – и знак исчез.

      – Едешь? – спросил он тихо, но так твердо, что она поняла, что нельзя обманывать.

      – Тута едет завтра, а я еще не знаю. Может быть, и не поеду…

      – Поедешь. Сама хотела поскорей.

      – Хотела, а вот, вдруг забоялась.

      – Чего?

      – Не знаю. На костре тогда не сгорела, а теперь – точно из одного огня в другой… Помнишь, ты мне говорил о царе…

      – Не надо, Дио. Зачем? Ведь все равно поедешь…

      – Нет, надо. Гаур, брат мой милый, если любишь меня, скажи все, что знаешь о нем. Я хочу знать все!

      Взяла его за руку, и он уже ее не отнимал.

      – Все равно поедешь, поедешь, – повторял уныло. – Любишь его, оттого и боишься; знаешь, что не уйдешь; как мотылек, летишь на огонь. В том огне не сгорела – в этом сгоришь…

      Помолчал и спросил:

      – К