Прописи войны. События, которые становятся судьбой. Сергей Прокофьевич Пылёв

сообщение от Милы:

      – Прости, если я что-то не так сказала. Я очень переживаю за тебя.

      Она тоже решила меня порадовать, прислав фотографию, на которой рукой прикрыла обнаженную грудь.

      Это уже ни в какие ворота не лезет! Надо что-то решать с этим. Бросить обоих или остаться с кем-то из них? Но с кем?

      Я отключил телефон. Ничего не хочу, ни с кем не хочу общаться. Выдернул телевизор из розетки, чтобы родители не смогли его включить, как только придут с работы. Лег на пол, включил любимую группу, закрыл глаза.

      Прямо сейчас вы будьте счастливы,

      Прямо сейчас закончится, прямо сейчас, увы.

      Прямо сейчас вы будьте счастливы,

      Ибо потом только гробы, гробы, гробы…

      Господи, да что ж такое! И здесь одни гробы!

      Я оделся, накинул свою серую куртку и выбежал из дома. Не хотелось оставаться наедине с самим собой, и пытался убежать в город. Пытался скрыться на родных улицах, в знакомых до боли дворах, где я провел столько бесценного времени. Те же разбитые чиновничьим безразличием дороги, те же мрачные хрущевки, те же абрикосы и тополя. Все как в детстве. Только людей на улицах нет. День клонился к вечеру, но солнце еще дарило свои яркие лучи. Но это не спасало город-призрак. Гробы, гробы, гробы… Слезы.

      В Луганске я дышал как будто железом. Настолько здесь непригодный воздух и атмосфера сейчас.

      Зашел в магазин купить себе что-то для снятия напряжения. Передо мной мужчина говорит продавщице:

      – Помнишь моего брата? Сегодня похоронил.

      Блуждая по дворам в центре города, я увидел знакомый силуэт, женскую фигуру. Я, несмотря на заплетающиеся ноги, сделал бросок к ней, обогнал и повернулся, чтобы посмотреть, не обознался ли.

      – Алена! Привет.

      Видимо, моя реакция была слишком радостной. Бледная женщина отпрянула в сторону.

      – Это я, Серега. Помнишь, мы вместе работали в газете?

      – Сережа? Здравствуй…

      – Как ты, Аленушка?

      – Ты пьяный, что ли?

      – Да, есть немного. Совсем что-то настроения нет.

      – Дурак, что ли? Нельзя по городу пьяным ходить, особенно по центру. Увидят – заберут на войну. Пойдем лучше ко мне, я тут рядом живу.

      Сидя на кухне, мы выпили. Рассказывали друг другу, как у кого сложилась жизнь.

      – Сын мужа от первого брака погиб в августе четырнадцатого года. Было затишье, он выбрался из подвала во двор. Снова начался обстрел, его убило снарядом. А через две недели стрельба прекратилась.

      Не дожил до перемирия. Парню было пятнадцать лет.

      – А теперь и муж… – она не смогла договорить.

      Я придвинулся и обнял ее. Прижал очень сильно, чтобы унять ее дрожь.

      – Ну, все-все. Что ж поделаешь, Аленушка… Им сейчас хорошо там, наверху.

      До войны она была достаточно эффектной брюнеткой. Сейчас я погладил ее седые пряди, коих было предостаточно. Прижал и поцеловал в лоб.

      – Ну, не плачь, Аленка. Давай лучше выпьем.

      Наутро я проснулся у своей знакомой.