Отвергнутая. Екатерина Шитова

зря молодых девок мамки пугают, что на Купалу по лесам ходить нельзя – нечисть гуляет, простоволосых, беззащитных девиц губит. Даже сама лесная чаща была не такой, как всегда, так казалось Прасковье. Лунный свет разгонял мрачную тьму, но длинные, корявые ветви деревьев качались из стороны в сторону и натужно скрипели, словно хотели схватить Прасковью и Машу за длинные волосы. Ветер шептал девушкам что-то жуткое на непонятном языке, и всё кругом было наполнено стонами и странными шорохами. Прасковье то и дело мерещились скользящие между деревьями тени, и она боялась их, хоть и была не из пугливых.

      – Маша, чего-то боязно мне. Пойдем обратно, – окликнула она подругу, – вон и луна, того гляди, за тучу зайдет. Ничего не увидим и заблудимся в темноте.

      – Пришли уже, Проська, не бойся! – радостно прошептала Маша. – Вон он, папоротник-то.

      Девушка указала рукой в сторону большого оврага, дно которого заросло папоротниками. Ажурные листья были до того пышными и густыми, что создавали видимость мягкого зелёного омута. Казалось, можно было прыгнуть и плыть по папоротнику. Оставив Прасковью, Маша побежала к обрыву.

      – Стой, Маша! – крикнула Прасковья. – Стой! Обрыв очень крут! Сорвешься!

      Маша резко остановилась, не добежав пары шагов до края.

      – Тише, Проська! – обернувшись, шикнула она. – Теперь нужно ждать. Стой, где стоишь, да не шуми!

      Какое-то время девушки стояли, не шевелясь, а потом где-то в чаще леса раздался вой, да такой жуткий, что Прасковья вся похолодела, задрожала.

      – Всё, Машка, пошли отсюда! Не нравится мне всё это, – прошептала она, обхватив себя руками и оглядываясь по сторонам.

      И снова ей почудилась чья-то чёрная тень, скользящая между деревьями.

      – Машка! Пошли сейчас же, а не то я одна уйду! – яростно прошептала Прасковья и направилась к подруге.

      Но тут на дне оврага зажглась ярко-жёлтая искра. Маша подпрыгнула, закружилась вокруг себя и прошептала восторженно:

      – Вот! А ты не верила! Это же цветок папоротника распускается! Огнём сияет!

      Маша подошла к самому краю и глянула вниз. И вдруг ноги её соскользнули с обрыва, и она с громким визгом кубарем полетела вниз. Когда тело её с глухим стуком ударилось о землю, крик оборвался, и над оврагом повисла странная, гнетущая тишина.

      Прасковье показалось, что в эту секунду её сердце остановилось от леденящего душу ужаса, растекшегося по нутру. На согнутых ногах она подошла к обрыву и заглянула в овраг. Маша лежала на дне, неестественно раскинув ноги и руки, и смотрела на неё застывшим взглядом.

      – Маша! – крикнула Прасковья. – Маша, ты жива?

      Но Маша не шевелилась. Ноги Прасковьи подкосились, и она осела на землю, обхватив голову руками. И тут луна зашла за большую чёрную тучу, и лес тут же накрыла непроглядная тьма. Услышав рядом с собой шорох, Прасковья вздрогнула, вскочила на ноги, вытягивая перед собой руки.

      – Кто здесь? – проговорила она дрожащим голосом.

      Лица коснулось что-то липкое и холодное, и Прасковья закричала во весь голос:

      – Ааааа!

      Она