Природа хрупких вещей. Сьюзан Мейсснер

остывает, и я зажигаю в гостиной газовый камин, включаю во всех комнатах свет. Возвращения Мартина я ожидаю с нетерпением. Мы с Кэт садимся у камина и складываем одну из картинок, что она выбрала, – рисунок с изображением бабочек различных форм и расцветок. Уже совсем стемнело, а Мартина все нет. Я разжигаю плиту и кладу в сотейник вместе с картошкой и морковью кусочки свинины, которые натерла сливочным маслом и обсыпала сушеным шалфеем, – мне хочется, чтобы к приходу Мартина ужин был готов.

      Но вот ужин готов, а его нет. Кэт начинает зевать. Я кормлю ее, затем отвожу на второй этаж, делаю для нее теплую ванну, а сама все время прислушиваюсь, не раздаются ли на лестнице шаги Мартина. Не раздаются. После ванны я укладываю Кэт в постель.

      Целую ее, желая спокойной ночи, и выхожу из детской. Дверь притворяю, но не плотно, невзирая на то, что предыдущим вечером сказал мне Мартин.

      Сойдя вниз, я не знаю, чем заняться; ужин остыл, а я просто сижу в столовой и жду.

      Мартин является в десятом часу. Я задремала за обеденным столом, уронив подбородок на грудь. Пробуждаюсь оттого, что он тронул меня за руку и позвал по имени. Вздрагиваю от неожиданности, едва не опрокинув бокал с водой. Мартин успевает его подхватить. Он садится за стол перед тарелкой с холодным ужином. Во мне борются чувство облегчения и гнев. Спрашиваю:

      – Где ты был? Я волновалась.

      – Я же предупредил, – как ни в чем не бывало отвечает он, – мне нужно было закончить кое-какие дела.

      – Да, но… тебя долго не было.

      – Дел было много.

      Он не сердится, не пытается оправдываться или загладить вину. Даже не знаю, как охарактеризовать его тон.

      – Я вся извелась от беспокойства. Не знала… не знала… – Я умолкаю, не найдя нужных слов.

      – Тебе что-то понадобилось, пока меня не было? Покупки доставили? Ничего не забыли?

      – Нет. Все в порядке. Покупки доставили. Я их убрала. Приготовила ужин. Покормила Кэт, уложила ее спать. И все время ждала тебя.

      – Тогда в чем дело?

      Он смотрит на меня. Какие глаза! Аж дух захватывает.

      – Ужин совсем остыл.

      – Так его можно разогреть.

      Я встаю, беру наши тарелки. Мартин наклоняется доставая газету из сумки, что стоит у ножки стула, на котором он сидит.

      За ужином он продолжает работать и одновременно просматривает газету. И я невольно задаюсь вопросами: он так же вел себя с Кэндис накануне отъезда, когда готовился к командировке? И что при этом чувствовала Кэндис, сидя за столом рядом с ним? Дочь уже спит, тишину нарушают лишь скрежет приборов по тарелкам, скрип карандаша Мартина, да шелест газеты.

      Минут пять я наблюдаю за мужем, затем спрашиваю:

      – Свинина, надеюсь, вкусная?

      Продолжая жевать, Мартин бросает на меня мимолетный взгляд.

      – Да, вполне, – искренним тоном отвечает он и снова углубляется в работу.

      Помедлив пару секунд, я опять обращаюсь к нему:

      – Позволь спросить?

      – О чем?

      – О