Голубая гортензия. Джуди Андерс

рассмеялся и потрепал дочь по щеке.

      – Какая же ты вредина, Патти.

      – Я ненавижу младенцев.

      – Когда-то и ты была совсем крошечной.

      – Но ведь не такой противной, да?

      – Не называй моего внука и своего племянника «противным». Спи.

      Он поднялся, чтобы уйти, но Патриция задержала его, слегка ухватив за рукав.

      – Но меня же ты любишь больше?

      – Чем кого, Патти?

      – Чем Дебору и ее сына.

      Словно смутившись, Фред еще раз похлопал дочь по руке.

      – Я не делаю различий между детьми, – он ответил, выдержав небольшую паузу. – Спокойной ночи.

      Ей не оставалось ничего, кроме как уснуть.

      «Какой меня завтра ждет ужасный день!» – думала Патриция, потираясь щекой о мягкую подушку, пахнущую мятой и лавандой. Поначалу тикающие часы мешали сосредоточиться на сне, но вскоре она перестала их слышать. Если отец куда-то собирается, возможно, он вернется с мамой. Он ничего не сказал, как и всегда – но Патриция чувствовала, что папа поедет за ней. Ради этого стоит потерпеть Дебору всего лишь один вечер.

      А вот она-то сейчас радуется! Дебора никогда не любила новую миссис Колман, ведь та была ее старше всего на три года. Ее чувства разделяли остальные родственники папы. Они считали Регину слишком юной и легкомысленной, а главное – недостойной. И если первые два качества со временем теряют свою значимость, то последнее исправить уже сложно. Неважно, сколько лет пройдет для человека, которого объявили неподходящим – его никогда не примут в семью. Патрицию больно ранило такое пренебрежение. Ведь если ее мать недостойна этих людей, значит, недостойна и она? Хоть и наполовину, но разве это имеет значение? Ее тоже втайне презирают? Ее тоже не рады видеть?

      Раз так, то пусть никто из них не узнает, что мама не жила дома все эти дни! А потом она вернется, они с папой помирятся, и вновь все будет хорошо.

      Словно плохого никогда и не случалось.

      Глава 2

      Розовое солнце только подкрадывалось к закату, когда на веранде Гарольд Говард утопал в плетеном кресле и потягивал виски со льдом. Оранжевые лучи скользили по белым стенам и темному дереву пола, заставляя колонны и оградки светиться, словно врата рая. Он щурился, но не столько от солнца, сколько от головной боли, которую безуспешно лечил алкоголем. В двадцать семь лет Гарольд выглядел несколько старше, немного за тридцать, что только играло ему на руку – возраст добавляет мужчине солидности. Тем более, когда этот мужчина владеет самым внушительным состоянием на Западном побережье.

      В соседнем кресле развалился араб-полукровка. Все знали его как Бозорга Барида, но если иранское имя не вызывало сомнений, то в подлинности фамилии убедиться уже не удавалось. К 1975-ому году он успел побывать во множестве дурных историй, связанных с ФБР и тюрьмами, и наверняка не раз менял документы. Бозорг не мог похвастаться таким же огромным состоянием, какое унаследовал Гарольд, но прятал в рукаве другие козыри. Видимо, именно они и заставляли Говарда пускать его к себе