Увиденное и услышанное. Элизабет Брандейдж

чего натворили и много через что прошли. И не то чтобы их это радовало. Может, они хотели жить в теплом доме, где ярко светит солнце, где их никто не знает. Он чувствовал, что понимает их. У тех, кто побывал в тюрьме, лица унылые, словно выщербленные колпаки, которые дядя продавал разным неудачникам на Бейкер-авеню. Райнер садился в шезлонге, раскладывал колпаки, будто дорогие украшения, и потом приносил домой Виде свиные отбивные. По глазам было видно, что сердца их разбиты. Они были люди с разбитыми сердцами, которые ничего толком не могли, даже любить. А уж это-то самое простое, любить, но это еще и труднее всего на свете, потому что причиняет боль.

      На следующее утро дядя взял его с собой покупать ботинки.

      – Эти уже пора выбросить, – сказал он. – Во-первых, они воняют. А во-вторых, их толком не зашнуровать.

      Он всегда носил ботинки после обоих братьев.

      – Нельзя же ходить в чужих ботинках, – сказал дядя. – Хватит уже.

      Они пошли в магазин Брауна и посмотрели, что там есть. Конечно, стиль – это важно, но важнее всего удобство. Если дело касается ног, нельзя быть легкомысленным.

      – Как тебе эти? – Он показал дяде кеды «Конверс», такие, как у Юджина.

      – Хорошо. Давай узнаем, есть ли твой размер.

      Женщина измерила его ногу, сжимая кости.

      – У тебя тринадцатый, – сказала она.

      – Ты рослый, в отца.

      Она исчезла на складе, а они сидели и ждали на виниловых стульях. Наконец она принесла коробку.

      – У нас есть такие же белые.

      Это было как открыть подарок – снять крышку, отодвинуть бумагу, взять новенькие кеды. Они приятно пахли свежей резиной.

      – В таких тебя точно молния не ударит, – сказал дядя. – Просто класс.

      – Подошли, – сказал Коул.

      – Теперь ты настоящий мужчина, сынок.

      – Да, сэр. – Он стал кругами ходить по магазину.

      – Можно он в них и пойдет?

      – Да, конечно.

      – Продано! – объявил дядя, доставая наличку из кармана.

      Ему было хорошо в новой обуви, и стало интересно, что скажет Эдди. Он коснулся плеча дяди.

      – Спасибо, дядя Райнер.

      – Не за что, сынок. Носи на здоровье.

      Исчезни

      «Исчезни», – думает она. И он исчезает.

      Теперь она одна.

      Весь мир серый.

      Она не будет по нему скучать. Она отказывается.

      Раньше – в этом слове была заключена целая жизнь. Раньше, до того, как он потерял все деньги. До той женщины. Он что, убедил себя, что она не знает?

      В последний раз она отправила Коула за ним и осталась сидеть в машине, глядя на пустые улицы и думая, что, может статься, он выйдет и извинится, и они снова станут жить как нормальные люди. Шли минуты, а она смотрела, как туда-сюда ходят поезда. Мимо шли люди. Не она – она никогда никуда не ходила. Вдруг оказалось, что прошел целый час, и ей пришлось войти. Она не любила бары, особенно бар Блейка, где пахло грязью, и ей с неизбежностью пришлось смотреть на людей, без которых она отлично могла обойтись, на мужчин, которые пили в баре или играли в бильярд, мужчин,