Рекло. Роман об именах. Владислав Дронов

Чего ты жаждешь? Чего ты хочешь? Погрузиться в бескрайнее холодное тягучее пространство, полностью окутанное тьмой? Как можешь ты и не только ты называть себя человеком, если по сути, ты лишь жалкая гусеница, мечтающая отправиться в теплый кокон? Ты каждую секунду делаешь выбор в пользу существования в своём гнусном мясном мире, так откуда же ты черпаешь жалость к себе? Ты хочешь знать, что кто-то себя чувствует также? Консолидация жалости тебе не поможет. Хочешь знать, как себя чувствует кто-то другой? Знай, что пока ты не заслуживаешь даже жалости, все твои действия – это возня насекомого. Подними наконец эту штуку на твоих плечах, которую ты называешь своей головой и сделай что-нибудь, что присуще роду человеческому. Приспосабливайся, борись, уничтожай, захватывай».

      Успел поставить только кавычки. Для собственного напоминания: каждый раз, когда будет идти подобная штука с кавычками, то знай, что писал это не я. Я просто подумал: «А что чувствовали другие Василе? Может им было бы также тревожно и грустно, и они бы тоже записывали бы это всё в свой дневник». Это какой-то очень грубый гость моего дневника. И очень напыщенный. Откуда только можно набраться этого всего? Но зато была хоть какая-то доля мотивации. Спасибо, неизвестный. Спасибо, господин Н.

      «Не называй меня так. Не давай мне чужих имен. У меня есть свое имя. Оно намного древнее всего, что ты когда-либо видел. Оно древнее всего, с чем мог бы ты когда-то сталкиваться».

      Я даже ручку убрать не успел, это ещё что такое? Сейчас я даже не думал о другом Василе или чём-то подобном. И что делать, если такое будет врываться постоянно в мой дневник? Во- первых, мне до этого никто не отвечал через дневник. Я думал, что эта коммуникация односторонняя. Подглядывание, как называл это Лёник. А тут вот есть даже реакция на мою писанину. Во-вторых, сначала я подумал, что всё это пишет альтернативная версия меня, но теперь она отметается? Тогда кто? Кто-то к кому попал дневник? Есть вариант развития событий, при которых я выкидываю дневник? И куда он тогда попадает? Нужно спросить всё завтра. Так, на чем я остановился?

      Мы оба молча сидели, пока Леник не подскочил со своего стула с веселым криком:

      – Слушай, а давай на рыбалку сходим? Я очень люблю спортивную рыбалку. А ты любишь? Тут почти никто не любит, только Алексей Дмитриевич, а он ездит куда-то постоянно. Пошли!

      Делать было нечего, к тому же, это сильно помогло бы развеять по ветру и остудить мой разум. У Лёника в доме оказалось довольно много удочек. Штук шесть я насчитал точно. Зачем столько много? Какие удочки, Василе? Чего ты несёшь? Не о том думаешь. Этот пацан. Чувствую, что знает он намного больше, чем говорит. Мы снова пришли к уже знакомому мне озеру. Она уже, видимо, дорисовала картину и ушла, поэтому нас никто не беспокоил. Только Богдан Алексеевич проходя мимо одобрительно кивнул и сказал зайти потом к нему. А куда бы мне ещё потом заходить? Он подумал, что я решусь сегодня ночевать один в том доме? Во время рыбалки Лёник очень сильно притих, но мне удалось кое-что выудить из него:

      – Слушай, а как тебе вообще одному живется? Тебе