Вещая моя печаль. Избранная проза. Станислав Мишнев

телеги.

      Смолото зерно, починена телега. Всё это проделал Ефим легко и проворно, оглядываясь на спящую бабу. Уж очень захотелось сделать ей приятное. Знать, хватила лиха, едут на ней, как на тягловой лошади. Сам Рыло, небось, не поехал, её отправил, надрывайся, баба.

      Ефим раскладывает костерок, легонько трясёт спящую за ногу.

      – Слышь, голуба… голуба, время вставать.

      Баба заойкала, увидев на телеге уложенные мешки с мукой.

      – Только задремала, кажется…

      – Солнце за твою деревню завернуло, задремала… – Ефим засмеялся. – Вставай, да поужинаем, чем бог послал.

      Оба идут к реке. Женщина черпает ладошкой воду, отфыркивается, стирая капли с лица. Ефим скидывает рубаху, плещется и обливается с удовольствием. Баба снова со страхом смотрит на страшный волосатый торс мужика, пятится от воды. Ефим зачерпывает пригоршни воды и кидает на бабу.

      – Не озоруй, Ефим Иванович…

      – Ладно, ладно, не ругайся. Пошли ушку сварганим, до дому тебе не близко, протрясёт.

      Сбегал к себе домой, притащил ведро картошки и пестерь.

      – Ставь котелок на огонь, картошку почисти, а я мигом за рыбёшкой слетаю.

      В хитром колодце-заводи всегда есть у мельника на запас живая рыба. Волочагой выхватывает пару приличных щурят, кидает снасть на черёмуху и возвращается к костру.

      – Я и спасибо сказать не успела, прости, Ефим Иванович, – встречает его женщина, – как бы я теперя…

      Ефим отмечает про себя, что прибралась баба, похорошела…

      – Да чего там, – отмахивается, заглядывая в котелок. – Так… Забулькало? Потроши щурят, а я ещё сбегаю в одно место.

      Когда возвращается, женщина уже поджидает его.

      – Может, рыбок спускать?

      – Рыбок… Ха-а-хх. Опускай. Это не рыбки, а щурята, – Ефим вытряхивает содержимое пестеря на разостланное полотенце.

      – Как Параня склала, так всё и лежало с последнего раза, – со вздохом сказал он.

      Баба молча уложила обратно в пестерь всю посуду и пошла ее мыть к реке.

      «Вот-те на. С характером, оказывается», – мелькнуло в голове Ефима.

      – Слышь, а как тебя звать-то?

      – Анной, – как аукнулась та.

      «Анна… Мать-покойница тоже была Анна, Царство ей Небесное. Анна…»

      За ухой Ефим стал уговаривать Анну выпить стаканчик водки, ведь не зря же он за косушкой бегал. Едва уговорил.

      – Сказывают про тебя, Ефим Иванович, что нелюдим ты… Сижу вот, а всю до костей пробирает. Сама не знаю…

      – Пустое колоколит народ. Слыхал, что меня уж к водяному в родню записали, мужики и те боятся на ночь оставаться. А я всё Параню забыть не могу.

      Уха показалась мельнику на редкость вкусной. Ефим спрашивал про житьё-бытьё, про хозяйство, свёкра, про деревню. Отмечал, что бог умом бабу не обидел.

      – Не знаю, как и отблагодарить тебя, Ефим Иванович, – старательно перемывая посуду, сказала Анна.

      Мельник запряг отдохнувшую лошадь в телегу, схватил подошедшую женщину на руки и, продержав немного, посадил на мешки. Анна только ойкнула, как