Молитва Каина. Виктор Точинов

отпуску для поправления здоровья.

      Он не стал поправлять и растолковывать, что обращаться к нему следует не «ваше благородие», а «ваше высокоблагородие», – ни к чему служивому голову гражданскими чинами забивать.

      – Ранен? Под Перекопом? Иль под Гёзлевом?

      Вопрос был с подвохом, из двух названных дел казаки Кутейникова участвовали лишь в первом.

      – Никак нет, вашбродь, в сеголетошной кампании не довелось. В минувшей был в деле под Бендерами, так и там Господь сохранил. В Лисаветграде, на зимних хвар терах, занемог: гнили и ноги, и грудь. Божьей милостью едва выживши… На поправку пошел, да ослабший стал дюже, и от службы на год отставлен.

      Звучало все складно. Но одежда, не соответствовавшая типу лица и говору, оставалась темным пятном.

      – Кутейников… Кутейников… – сказал он раздум чиво, словно припоминая. – Кутейников Ефим…

      Он замолк и прищелкнул досадливо пальцами, словно и впрямь позабыл, как величают полкового командира. Тут бы казаку и помочь, подсказать, ан нет, – молчал. Он спросил сам:

      – Как по батюшке-то полковник ваш будет?

      – Дык… Ефим Митрич они…

      – Точно… Худая память стала, дырявая… Сам-то откуда?

      – Станица Глазуновская, что на реке Медведице.

      Все правильно, в полку Кутейникова тамошние казаки и служат… И он спросил напрямую:

      – А раньше где жил?

      – Дык аксайские мы спервоначально… Батька с Ми нихом Хотин-город воевал, там и сгинул, когда мамкаеще мною тяжела ходила. Через семь годков вдругорядьзамуж вышла, за глазуновского казака, туда и перебра лися.

      Теперь все совпало и сложилось. Но раз уж начал, так следует и последнюю неясность прояснить: каким ветром занесло болящего казака в питерские палестины?

      Он спросил, и Иван Белоконь доложил, по-прежнему без запинки: добирается, дескать, чтобы повидаться со старшей сестрой, с Феклой, семь годков уж не видались. Та здесь замужем за приказчиком купцов братьев Глазьевых.

      Ишь, как брат к сестре прикипел, через пол-России к ней поехал… Впрочем, случается. Тем более что рос с отчимом, да еще на новом месте, среди чужих людей. Не диво, что ближе сестры никого у подрастающего казачонка не было.

      Складно, складно… Да вот только вступил казак в еще одну ловушку, сам того не заметив.

      Купцы-то Глазьевы старой веры держатся… И приказчиков подбирают из единоверцев. А тем жениться на никонианке – такого и представить нельзя. Все бы ничего, на Дону старообрядцев с преизбытком, и не его то забота, пусть ими Синод занимается. Но…

      Но казак осенил себя крестным знамением – машинально, сам не заметив за разговором, – когда упомянул Господа и свое исцеление. И перекрестился троеперстно.

      – Из староверов будешь? – спросил он, уверенный, что казак уже не помнит свой машинальный жест.

      И узнал, что урядник Иван Белоконь веру сохранил