В сиянии небесных сияющих. Ростислав Жуков

это беспокоит?.. – участливо спросил товарищ Сталин. Он достал огромный кнут, громко щёлкнул им, и всё исчезло. В руках у товарища Сталина возникли бутылка грузинского коньяка и две большие рюмки, одну из которых товарищ Сталин вручил К. В. Дерменгольму. Он разлил коньяк, они с некоторой торжественностью чокнулись и выпили, и товарищ Сталин немедленно налил ещё.

      – Вот теперь-то, – молвил, чему-то загадочно ухмыляясь в усы, товарищ Сталин, – мы и обсудим с Вами это известное Вам дело, по поводу которого я хотел бы услышать Ваше мнение и, исходя из этого, выработать наше с Вами совместное и не подлежащее ничьему пересмотру решение…

      И товарищ Сталин широким приглашающим жестом указал на два роскошных кресла со стоящим между ними столиком, на котором лежали какие-то небольшие плоские и побольше коробочки.

      8. Remergence

      Ночь всё так же продолжала неспешно расстилаться над землёй и пряными травами. Прямые стебли росли там и тут в тишине, и только подрагивали от неведомых и тёплых воздушных струй соцветия дягиля и боярышника.

      Собственно, так и было по-прежнему неясно, что же возникло из недр Вселенной в это мгновение, весьма обширное и невероятно длинное во времени, и что же наконец возникнет ещё, чтобы можно было дать доподлинное разъяснение этому затянувшемуся феномену. В чём дело? – единственный вопрос, волновавший волнистую траву в эту ночь, в это бесконечно затянувшееся мгновение. Вот, собственно, было и всё…

      9. Star Again

      К. В. Дерменгольм очнулся ранним утром в сухой траве около пригородной платформы Удельная. Приподняв голову, он долго думал, глядя на проносящуюся с невероятным грохотом электричку на Зеленогорск.

      Наконец он пришёл к некому решению и продолжил спать дальше.

Август – октябрь 1989, Ильичёво

      Bleak Street

      It’s a sad-eyed, goodbye, yesterday moments I remember,

      It’s a bleak street, week-kneed partings I recall.

Queen: Drowse7

      1. Струк

      – Грибы, проклятые грибы! – плача завопил Лестварий.

      Он несколько раз подряд судорожно попытался воткнуть ручку в чернильницу, но всякий раз выдёргивал её оттуда, взмётывая с криком руку.

      – Но как он может это утверждать? – спросил Агоний Бёрнс.

      – Грибы, проклятые грибы!… – загомонил сразу десяток людей. Все они сидели за чернильными столами и в ужасе вскидывали руки.

      – Да, но он же сам мне писал, – недоумённо сказал О’де Бест.

      Он взял ручку у Лествария, который застыл в оцепенении, и, пододвинув к себе лист бумаги, резко ткнул ручкой в чернильницу.

      Рука О’де Беста резко взметнулась в определённо фашистском приветствии.

      – Грибы, проклятые грибы! – не своим голосом заорал он.

      – Как же быть?.. – в раздумье сказал О’де Бест спустя несколько минут, в течение которых он приходил в чувство. – Может, пойдём в лес? Там у меня

7

Печальные моменты прошлого, прощайте, я вас вспоминаю. Холодная улица, встречи, после которых дрожат колени, я вас помню. («Квин»: «Дремота»)