Маска. Михаил Забелин

и любви, я готов получать удары ножом хоть каждый день, что нет для меня на свете ничего ценнее и дороже, чем эта женщина.

      2.

      Мы жили на моей даче второй день. Ира взяла отпуск. Визы были получены, билеты куплены. До отъезда в Париж оставалось четыре дня. Дача была двухэтажной, не очень большой, но уютной. Стены до сих пор пахли деревом. Мы наслаждались покоем и тишиной. Может быть, в силу наших характеров мы оба любили лето за свежесть красок и запахов. Лес начинался сразу за участком, озеро было рядом. Мы гуляли, купались, загорали, грелись на солнце, лежа в шезлонгах на террасе. Заботы и тревоги остались в Москве.

      Вечером мы решили истопить баню. На землю ложились сумерки – прекрасное время суток, короткий промежуток, когда исчезают свет и тень, когда сглаживаются контрасты, и им на смену приходит мимолетная недосказанность полутонов. Сумерки – время между собакой и волком, как говорят французы, между днем и ночью, между солнцем и тьмой, зыбкий отрезок времени, когда сливаются и перемешиваются свет и мрак, когда больше нет крайностей, когда края расплылись и отодвинулись.

      Камни уже раскалились, пар был сухой и пахучий. Я зажег свет, и мы раздевались в предбаннике друг перед другом, ловя взглядом каждый наклон, каждую морщинку и каждый изгиб тела любимого. Ира сняла с шеи свой черный оберег с белыми полосками и положила на стол.

      – Кожу сожжет, – сказала она, вопросительно глядя на меня. Я кивнул. Чего нам здесь было бояться?

      Потом мы проскользнули друг за другом в парилку, крепко притворили дверь и замерли на верхнем полке, наслаждаясь горячим паром и чистотой. Голое тело дышало каждой клеточкой и млело, выдавливая из себя усталость и грязь. Мы закрыли глаза и оба молчали.

      И вдруг погас свет.

      – Пробки перегорели. Подожди, я сейчас вернусь.

      Я осторожно спустился в темноте и подошел к двери. Дверь не открывалась. Я надавил всем телом. Дверь была заперта. И в этот момент из дальнего угла раздалось шипение. Этот угрожающий звук нельзя было спутать ни с чем. Так могла шипеть только змея, готовая к нападению.

      – Тихо. Не шевелись, – шепотом сказал я.

      Я понимал, что времени у нас в обрез. Парилка была маленькой, и в любой миг змея могла сделать смертельный прыжок в мою или в Ирину сторону. Я не видел в темноте, ползет она или замерла на месте, и от этого положение наше казалось еще ужаснее. Стараясь не двигаться с места, я еще раз надавил на дверь. Она не поддавалась. Сомнений быть не могло. Мы оказались в ловушке. И именно там, где нам, казалось, ничто не могло угрожать. Я невольно подумал об Ире: «Конечно, она всё поняла. Потрясающая женщина. Другая на ее месте уже закатила бы истерику.»

      – Как ты там? – спросил я шепотом.

      – Ничего. Как будем выбираться? – тоже шепотом ответила она.

      – Пока не знаю. Дверь заклинило.

      Шипение не прекращалось. Я каждую секунду ждал, что эта холодная тварь коснется моих ног. И еще было жалко Иру. Потому что я понимал, что если