Негосударственный строй. Александр Степаненко

активов в формально находящиеся под акционерным контролем государства огромные конгломераты. Здесь, однако, тот же вопрос: насколько декларируемые цели соответствуют действительным? Каков, например, реальный результат подавления опиравшегося на внешние и внутренние силы сепаратистского мятежа в Чечне? Разве стала – после двух войн и сотен тысяч погибших и пострадавших – эта территория, а вместе с ней, и весь Северный Кавказ, лучше контролироваться федеральным центром? В реальности, скорее наоборот: и Чечня, и все национальные республики Северного Кавказа, в результате «восстановления территориальной целостности» посредством предоставления ситуации там на откуп местным закрытым общинам, окончательно превратились в бесконтрольный анклав. При этом только для того, чтобы эти общины соблюдали внешние правила приличия и не демонстрировали слишком открыто свое полное пренебрежение к российскому «государству», им под видом инвестиций в развитие местной «социальной сферы и экономики» выплачивается разновидность дани, причем размерам этого калыма, вероятно, позавидовала бы и Золотая Орда. Характерно, что даже на этих условиях, лояльность демонстрируется северокавказскими общинами крайне условно и неохотно: так, например, чеченские «силовые структуры» без зазрения совести орудуют даже в центре Москвы, а северокавказские мажоры, получившие возможность, презирая элементарные нормы человеческого общежития, джигитовать в «культурных центрах» страны на щедро выделяемые «социальные инвестиции», стали основной причиной поступательного роста межнационального напряжения на всей европейской территории России.4 Мало того, даже на этих условиях общины еще и сами достаточно настойчиво требуют от общества демонстрации лояльности себе: вспомнить хотя бы судебные процессы над воевавшими в Чечне российскими офицерами, а также последующую весьма незавидную судьбу фигурантов этих процессов.

      Если резюмировать: стала ли Россия в результате такого «восстановления территориальной целостности» более сильной, более суверенной? Нет, очевидно, обратное: стала более слабой, более зависимой.

      В экономике, несмотря на наличие некоторых процессов, которые, по внешним признакам, могли бы свидетельствовать об укреплении государства и, соответственно, его суверенитета, на деле, как минимум с момента распада СССР, происходило также постоянное увеличение зависимости России от внешнего влияния. В 90-е годы прошло века этому способствовал распад технологичных отраслей промышленности, консервация сырьевого характера экономики, передача наиболее эффективных и прибыльных фондов в частные руки. В 21-м веке, несмотря на обратный переход под формальный государственный контроль значительной части основной – нефтяной – отрасли российской экономики, зависимость только усиливалась. Во-первых, данный переход, в отличие

4

Впрочем, не стоит обольщаться: представители титульной нации в современной России тоже, к сожалению, не подают джигитам положительного примера. Вызывающая демонстрация всем окружающим запредельного индивидуализма, асоциальности и хамства вообще является характерной чертой поведения среднестатистического современного российского обывателя; поведение же прорвавшейся в «культурные центры» северокавказской молодежи скорее даже является вторичным, заимствованным у большого народа и отличается разве что диковатой гротескностью и граничащим с умопомешательством примитивным самолюбованием. Все это вместе является отражением общей культурной деградации населения. При этом – к вопросу о государстве – для борьбы с носящим массовый и отнюдь не безобидный характер агрессивным поведением (достаточно посмотреть на ситуацию с дорожным движением в крупных городах), со стороны «правоохранительных» «государственных» органов не предпринимается фактически никаких мер (без каких-либо национальных предпочтений), ситуация давно находится на саморегуляции.