Душа для четверых. Ирина Родионова

ногам. Она отшатнулась, сбилась с шага и пригляделась – это, кажется, Костя из параллельного класса, Маша запомнила шапку его космато-рыжих волос. В первый класс он пришел огненный, лохматый, и в памяти у Маши остались огромные пепельно-сиреневые шары букета у него в руках и эти вот волосы. Цветы давно рассыпались в прах, но прическа у Кости осталась прежней. Веснушчатый, с длинным носом и оттопыренной губой, он прошел мимо, свесив руки, и Маша сразу же забыла об этой встрече.

      Она подбежала к столу, заглянула в первую попавшуюся тарелку… Суп, гороховый и густой. Манка на молоке, удар по ее только-только восстановившемуся сахару, хлебная запеченная котлета на белом тарелочном боку. А еще сахаристый чай – такой нестерпимо приторный, что из него леденцы можно было делать. В плетенке издевательски сиял белый хлеб.

      И голодная Маша сразу перестала улыбаться и присела на дальний край общей лавочки. Ее снова не заметили, не подумали прервать разговор или подвинуться, только учительница гаркнула на кого-то и продолжила орудовать ложкой в гороховой гуще, причмокивая от удовольствия.

      Маше до трясущихся потных ладоней хотелось есть. Подкатили слезы – ну почему?! Почему она не может проглотить всю манку и вытереть тарелку краюхой белого хлеба, почему вынуждена оглядываться и искать в чужих плетенках тусклый и невредный хлеб, а классная руководительница снова начнет гаркать, чтобы Маша не вертелась и ела побыстрей, скоро звонок. Она и правда похлебала супа, все же стянула с чужого стола кусочек хлеба и отломила четвертинку, а корку затолкала поглубже в белые куски, чтобы не соблазняться лишний раз. В сумке ее ждали два огурца и груша, которые Оксана клала с вечера, чисто вымытые и вытертые бумажными полотенцами, но Машу это утешить уже не могло.

      – Будешь? – спросила вдруг Юля-моль, и Маша только тогда заметила, что в столовой пусто.

      Разбежались по углам дежурные, сгребли в одну звенящую кучу тарелки, плеснули мыльной водой на крошки и густо-желтые капли супа. Классная тоже куда-то подевалась по своим учительским делам, и тишина после гудящего, заполненного людьми зала ударила Машу по барабанным перепонкам.

      – Чего?

      – Будешь, говорю? Я помню, что тебе нельзя, но ты с таким видом сидишь…

      Юля протягивала пирожок. Обычный пирожок, румяный такой, глянцевый, из духовки – спасибо, что хоть не жареный, липко-маслянистый, аппетитный… Маша сглотнула слюну. Пирожки, конечно, были под строгим запретом.

      – А с чем? – тихонько, как заговорщица, спросила она.

      – С капустой и грибами. Отломить?

      Маша не успела подумать, слова рванулись сами:

      – Да. Отломи.

      Мука высшего сорта, белая, от нее сахар улетит в вышину. Возможно, дрожжи, и все в желудке забродит, забурлит. Маргарин или сливочное масло – новый приговор. Тушеная капуста с кусочками шампиньонов, в сметане…

      Юля не успела протянуть ей половину пирожка, как Маша уже проглотила его, не разжевывая. От пирожка во рту осталось