Князь Света. Порождения Света и Тьмы. Роджер Желязны

что на сей раз махинации Кармы разрушены.

      Они шли сквозь пьянящее утреннее сияние под Мостом Богов. Высокие папоротники, все еще усыпанные жемчужинами ночного дождя, блестели с обеих сторон от тропы. Прозрачный пар, поднимавшийся от земли, слегка рябил контуры далеких горных вершин и верхушки деревьев. День выдался безоблачным. Свежий утренний ветерок еще навевал остатки ночной прохлады. Щелканье, жужжанье, щебет наполнявшей джунгли жизни сопровождали неспешную поступь монахов. Покинутый ими монастырь едва можно было различить над верхушками деревьев; высоко в воздухе над ним дым курсивом расписывался на небесах.

      Прислужники Ратри несли ее носилки посреди группы монахов, слуг и горстки ее вооруженных телохранителей. Сэм и Яма шли в головной группе. Над ними бесшумно и незаметно прокладывал свой путь среди ветвей и листьев Так.

      – Костер все еще пылает, – сказал Яма.

      – Да.

      – Они сжигают странника, которого, когда он остановился у них в монастыре, сразил сердечный приступ.

      – Так оно и есть.

      – Экспромтом ты произнес весьма впечатляющую проповедь.

      – Спасибо.

      – Ты и в самом деле веришь в то, что проповедовал?

      Сэм рассмеялся:

      – Я очень легковерен, когда речь идет о моих собственных словах. Я верю всему, что говорю, хотя и знаю, что я лжец.

      Яма фыркнул:

      – Жезл Тримурти все еще падает на спины людей. Ниррити шевелится в своем мрачном логове, тревожит южные морские пути. Не собираешься ли ты провести еще одну жизнь, предаваясь метафизике – чтобы найти новое оправдание для противодействия своим врагам? Твоя речь прошлой ночью прозвучала так, будто ты опять принялся рассматривать «почему» вместо «как».

      – Нет, – сказал Сэм. – Я просто хотел испробовать на них другие доводы. Трудно поднять на восстание тех, для кого все на свете – добро. В мозгу у них нет места для зла, несмотря на то что они постоянно его претерпевают. Взгляды на жизнь у вздернутого на дыбу раба, который знает, что родится опять, может быть даже – если он страдает добровольно – жирным торговцем, совсем не те, что у человека, перед которым всего одна жизнь. Он может снести все что угодно, ибо знает, что чем больше настрадается здесь, тем больше будет будущее удовольствие. Если подобному человеку не выбрать веру в добро или зло, быть может, красоту и уродство можно заставить послужить ему вместо них. Нужно изменить одни лишь имена.

      – И это, значит, новая официальная линия партии? – спросил Яма.

      – Ну да, – сказал Сэм.

      Рука Ямы нырнула в неведомую складку одеяния и тут же вынырнула обратно с кинжалом, который он приветственным жестом вскинул кверху.

      – Да здравствует красота! – провозгласил он. – Да сгинет уродство!

      На джунгли накатилась волна тишины.

      Яма, быстро спрятав кинжал, взмахнул рукой.

      – Стой! – закричал он.

      Щурясь от солнца, он глядел вверх и куда-то направо.

      – Прочь