Дракон цвета любви. Галина Гончарова

заткнулся – полетел бы с ней. То есть она полетела бы с тобой и еще благодарила бы, и вы бы сейчас были куда как ближе друг к другу.

      – Да я уже понял, что я идиот.

      – Вот и замечательно. Я тоже боюсь за Марису, но с этим уже ничего не поделаешь. Или я смиряюсь с наличием в ее жизни дракона и полетов – или я ее теряю навсегда. Третьего тут не дано.

      – Безопасных полетов!

      – А вот это – вопрос. Думаешь, такие бывают?

      Хавьер пожал плечами:

      – Не знаю.

      – Мариса мне сказала, что они и с химерами успели повоевать, и с пиратами, и вообще. Она не сможет жить, как ее мать. Или я ее принимаю, какая она есть, – или она лучше уйдет. И не станет ломать нам судьбы. И Мариса, и Каэтана – они уже не хрупкие цветы. Они женщины, которые встанут с тобой спина к спине, в любом бою. Ты готов с этим смириться?

      – Нет. Но и выбора у меня нет, верно?

      – Абсолютно.

      – Спасибо, друг. Я пойду, подумаю над этим.

      – А вот это правильно. И если что – есть отличная лавочка старого Марко, знаешь?

      – Да. С копченостями.

      – Тебе на драконе пара часов полета. Это намек.

      Хавьер попрощался и вышел вон.

      Намек он понял. Оставалось как-то усмирить свое сердце, которое стучало, и болело, и тревожилось… и свой характер тоже усмирить.

      Броситься бы за ней вдогонку, за любимой и единственной, обнять и зацеловать, пылинке не дать упасть, лучику не дать коснуться, от всего уберечь, на руках носить, от всего плохого оберегать…

      И навсегда потерять.

      Потому что драконы – не канарейки и в неволе жить и петь не станут.

      И Каэтана тоже дракон. Драконарий. Не сможет она вот так… а дать ей свободу, дать ей право выбора, право стоять с ним плечом к плечу, право решений, право голоса – он сможет?

      Вот с Магали ему было все равно. Она могла бы и в бою рядом оказаться – он бы разве что химер пожалел. Немного. Сами напали – сами пусть бы и спасались.

      А представишь Каэтану в бою… и жуть пробирает. Даже когда она там, с химерами… и он был рядом, и ей надо было не сражаться, а просто подманить их. Это другое. Это не такой риск.

      А здесь…

      Боги, как же ему страшно! За себя не так, а вот за любимую, за единственную во всем мире женщину – страшно! До крика, до дрожи, до стиснутых в крошево зубов – страшно.

      Хавьер и сам не заметил, как добрался до Сварта, уселся рядом, прижался спиной к теплому черному боку. Ну и выложил все постепенно.

      Дракон только хвостом шевельнул.

      – Странные вы, люди. Неужели не ясно? Пусть летает, пока яйцо не отложит. А потом тоже пусть летает, но не в бой, а осторожно.

      Если б Хавьер не сидел – точно б уселся, где стоял.

      – Яйцо? То есть… ребенка?

      – Конечно. Вы, люди, устроены сложнее. Вы его вынашиваете внутри, я знаю…

      При мысли о беременной Каэтане у Хавьера как-то так под ложечкой засосало… вот она, вся такая теплая, родная, любимая, с их малышом на руках…

      Гальего?

      И мысли-то такой не мелькнуло! Была другая.

      Вот бы у их ребенка были глаза, как у Каэтаны. Глубокие, ясные, темно-серые…

      – Ты