Морфий. Михаил Булгаков

тоненько заскулил Коротков и стал биться головой об угол блондинова стола. Голове полегчало на минутку, и чье-то лицо в слезах метнулось перед Коротковым.

      – Валерьянки! – крикнул кто-то на потолке.

      Крылатка, как черная птица, закрыла свет, старичок зашептал тревожно:

      – Теперь одно спасенье – к Дыркину в пятое отделение. Ходу! Ходу!

      Запахло эфиром, потом руки нежно вынесли Короткова в полутемный коридор. Крылатка обняла Короткова и повлекла, шепча и хихикая:

      – Ну, я уж им удружил: такое подсыпал на столы, что каждому из них достанется не меньше пяти лет с поражением на поле сражения. Ходу! Ходу!

      Крылатка порхнула в сторону, потянуло ветром и сыростью из сетки, уходящей в пропасть.

      X. Страшный Дыркин

      Зеркальная кабина стала падать вниз, и двое Коротковых упали вниз. Второго Короткова первый и главный забыл в зеркале кабины и вышел один в прохладный вестибюль. Очень толстый и розовый в цилиндре встретил Короткова словами:

      – И чудесно. Вот я вас и арестую.

      – Меня нельзя арестовать, – ответил Коротков и засмеялся сатанинским смехом, – потому что я неизвестно кто. Кончено. Ни арестовать, ни женить меня нельзя. А в Полтаву я не поеду.

      Толстый человек задрожал в ужасе, поглядел в зрачки Короткову и стал оседать назад.

      – Арестуй-ка, – пискнул Коротков и показал толстяку дрожащий бледный язык, пахнущий валерьянкой, – как ты арестуешь, ежели вместо документов – фига? Может быть, я Гогенцоллерн.

      – Господи Иисусе, – сказал толстяк, трясущейся рукой перекрестился и превратился из розового в желтого.

      – Кальсонер не попадался? – отрывисто спросил Коротков и оглянулся. – Отвечай, толстун.

      – Никак нет, – ответил толстяк, меняя желтую окраску на серенькую.

      – Как же теперь быть? А?

      – К Дыркину, не иначе, – пролепетал толстяк, – к нему самое лучшее. Только грозен. Ух, грозен! И не подходи. Двое уж от него сверху вылетели. Телефон сломал нынче.

      – Ладно, – ответил Коротков и залихватски сплюнул, – нам теперь все равно. Подымай!

      – Ножку не ушибите, товарищ уполномоченный, – нежно сказал толстяк, подсаживая Короткова в лифт.

      На верхней площадке попался маленький лет шестнадцати и страшно закричал:

      – Куда ты? Стой!

      – Не бей, дяденька, – сказал толстяк, съежившись и закрыв голову руками, – к самому Дыркину.

      – Проходи, – крикнул маленький.

      Толстяк зашептал:

      – Вы уж идите, ваше сиятельство, а я здесь на скамеечке вас подожду. Больно жутко…

      Коротков попал в темную переднюю, а из нее в пустынный зал, в котором был распростерт голубой вытертый ковер.

      Перед дверью с надписью «Дыркин» Коротков немного поколебался, но потом вошел и оказался в уютно обставленном кабинете с огромным малиновым столом и часами на стене. Маленький пухлый Дыркин вскочил на пружине из-за стола и, вздыбив усы, рявкнул:

      – М-молчать!.. –