Елизавета Петровна. Николай Павленко

русского престала герцога Голштинского, допускал возможность переворота в его пользу и поручал послу в Стокгольме убедить шведский двор в том, что «перемена владетеля в России нисколько не изменит чувства короля к Швеции, ни видов Франции», что «шведы не останутся без союзников» в случае продолжения войны с Россией и царица «с запозданием узнает, что она уже слишком презирала своих неприятелей».

      Исполнение этой противоречивой роли – оказывать императрице внешнюю доброжелательность и добиваться от России максимальных уступок Швеции – было возложено на маркиза Шетарди. Однако усердие посла не удовлетворяло французскую дипломатию. Быть может, в этом был виноват сам посол, который явно переоценивал свое влияние как на переворот, так и на события после него – императрица будто бы не решалась совершить ни одного шага без его совета.

      Как бы то ни было, но у министра Амело было множество поводов для выражения недовольства действиями маркиза, которому довелось прочесть в его письмах немало упреков в свой адрес. Амело обвинял посла в том, что тот вводил в заблуждение двор своим донесением «о худом состоянии московской армии», не способной оказать серьезного сопротивления шведам, в том, что он без ведома министерства вступил по поручению русской царицы в переговоры с командовавшим шведскими войсками Левенгауптом о заключении перемирия, что пошло на пользу России. Этим несанкционированным посредничеством он якобы оказал ей неоценимую услугу, ибо, по мнению министра (разумеется, не соответствовавшему действительности), Левенгаупт победоносно шествовал к Петербургу и ему ничего не стоило овладеть столицей империи.

      Амело упрекал Шетарди и в том, что тот не предупредил Левенгаупта о возобновлений Россией военных действий, при этом Амело игнорировал тот факт, что срок перемирия заканчивался 1 марта 1742 года, а военные действия генерал Ласси, командовавший русской армией, возобновил лишь летом. Вина Шетарди состояла в том, что он не сумел уговорить царицу не только отдать шведам завоеванные ее отцом все прибалтийские провинции, но даже Выборг и Кексгольм. В общем, Амело обнаружил излишнюю склонность Шетарди к России, что и решило судьбу посла.

      21 июня 1742 года король известил Елизавету Петровну об отзыве Шетарди из Петербурга и о назначении послом Далиона. Императрица высоко оценила услуги Шетарди и устроила ему в сентябре 1742 года пышные проводы: наградила орденом Андрея Первозванного, одарила богато украшенной табакеркой, перстнем и возбудила просьбу о восстановлении Шетарди послом Франции в России.

      Здесь надобно остановиться на внешнеполитической ориентации императрицы, с одной стороны, и канцлера А. М. Черкасского и вице-канцлера А. П. Бестужева – с другой.

      Императрица, слепо уверовав в доброжелательность к России короля и его посла, симпатизировала Франции и считала полезным для России установление с ней союзнических отношений. Она, по словам Пецольда, «считает себя настолько обязанной Франции, чтобы, по крайней