Амур. Лицом к лицу. Братья навек. Станислав Федотов

что в прихожей щёлкнул замок.

      – Мам, у нас дверь не заперта? – спросил он Цзинь вполголоса, чтобы не поднимать тревогу.

      – А что?

      – Кто-то вошёл.

      – Войти может только один человек, – Цзинь вскочила, забыв, что пять минут назад готова была лечь пластом. – Это – мой брат, у него свой ключ.

      И точно – в дверях появился Сяосун, по-европейски одетый, как говорится, с иголочки: костюм-тройка цвета «маренго», галстук в косую красно-серую полоску, чёрные блестящие штиблеты, на голове – шляпа «федора», тёмно-серая с тёмно-серой блестящей лентой, в карманчике пиджака – уголком – шёлковый красный платок. В руке красовался саквояж крокодиловой кожи.

      Шикарный мужчина! Он заслонил весь дверной проём.

      – Дядя! – воскликнул Сяопин, а Госян просто восторженно взвизгнула, оставила отца и кинулась на шею любимого дядюшки.

      Сяосун поцеловал племянницу в розовую щёчку, поставил саквояж на ближайший стул и театрально поднял руку, призывая внимание.

      – Господа-товарищи, я не один, – Сяосун шагнул в сторону, открывая того, кто стоял у него за спиной. Им оказался высокий рыжекудрый парень в поношенной одежде, с полотняной сумкой через плечо; золотистый пушок на верхней губе и подбородке выдавал возраст – не больше двадцати лет. – Прошу любить и жаловать: Фёдор Иванович Саяпин!

      Ваня, вылитый Ваня! – сверкнуло в голове Цзинь, и она порадовалась, что сидит: иначе бы упала. А ещё поняла, почему брат привёл к ней в дом этого молодого человека. Он как бы намекнул: хватит хранить скелеты в шкафу. Так она и не хранила: про Сяопина знали все, а про Чаншуня никому не положено.

      6

      Гости разошлись. Ваграновы позвали было Федю к себе – у них в домике имелась свободная комната, – однако Сяопин, можно сказать, вцепился в нежданно приобретённого единокровного брата и предложил пожить в их с Мэйлань «казённой» двухкомнатной квартире. Кстати, отнёсся он к знакомству очень спокойно, в отличие от помрачневшего Чаншуня, порывался поговорить с Федей, но при столь многочисленном «сборище» найти укромный уголок было нереально, и Цзинь поняла, что именно желание сблизиться побудило его пригласить Федю к себе.

      Оставшиеся распределились на ночлег. Сяосун занял бывшую кровать Сяопина, Цюшэ остался на своём месте, а Госян, по предложению Цзинь, временно переселили в родительскую спальню, её место в детской занял отец. Чаншунь воспринял это как знак, что не прощён, однако ничем не выдал своего расстройства. Да и было ли оно, это расстройство? Честно говоря, они с Цзинь уже столько времени жили врозь, а с той ночи, когда он признался в измене, и близости ни разу не было, так что прежние чувства заметно притупились. Поэтому Чаншунь, хоть и хмуро, но вполне спокойно сел пить вечерний чай с Цзинь и Сяосуном.

      – Значит, ты, брат, полковник Национальной армии и сражаешься против Чжан Цзолиня? – Сяосун отхлебнул зелёного чая и не сдержал восхищённого вздоха: – Неужели «билочунь»?![15] Где ты его достала, Цзинь?

      – Твоя Фэнсянь прислала упаковку.

15

Билочунь (bǐluòchūn) – дорогой сорт китайского чая.