Безобразная Эйвион, или Сон разума. Робер Дж. Гольярд

от времени сотрясала мелкая дрожь, но послушник, мальчик лет одиннадцати на вид, упрямо продолжал листать страницу за страницей.

      Снаружи лил дождь, и вода, лужей собравшаяся перед высоким порогом, уже нашла себе дорожку между камнями. По полу побежал ручеёк, но мальчик, мельком глянув в сторону открытой двери, лишь досадливо повёл плечом. Порыв ветра чуть не затушил фитиль, плававший в плошке с жиром, и он торопливо прикрыл её рукой.

      Дверь была распахнута настежь, как все двери и ставни во всём монастыре Суон, ибо на дворе стоял Утиный месяц, иначе называемый месяцем Единения. Это было время ночи, когда врата подземного царства раскрываются и выпускают в мир людей тысячи тысяч душ умерших, давным-давно отправившихся в путешествие на ту сторону Глейра, и нет ничего страшнее для живых, чем оставить страждущих за враждебно закрытой калиткой.

      Книга была старая настолько, что от неосторожных прикосновений дрожащих пальцев иссохший пергамент сыпался трухой. Ни единой миниатюры, ни красочных инициалов, лишь странные на вид знаки испещряли жёлто-коричневые с неровными краями листы. Закусив от старания губу, послушник с трудом разбирал выцветшие письмена, проговаривая некоторые слова вслух. «Кажется, так, – бормотал он, и тут же сердито кривился: – Нет, не так».

      – Здесь не «э», здесь надо читать «а»! – наконец, с удовлетворением объявил он самому себе. – Не «Эйрон», а «Айрон». Айрон Добрый.

      «…связали они доброго короля, и бросили его на колени, и Эдгар-варвар наступил ногой на его спину. Прочие конунги были там: Артайр, Вуффа, Гутрум, Крон, Волтер, а среди них и Рикберт Злой, что лишь недавно пировал за столом Айрона в его светлых чертогах, произнося лживые речи и клянясь в вечной дружбе. И каждый из них проходил мимо Айрона, и плевал ему в лицо.

      Слёзы катились по щекам доброго короля, но не от жалости к себе, а от скорби по несравненной синеокой Гвендолин, и не мог он оторвать взора от дикого пламени, пожиравшего его единственную дочь, наследницу славного престола. И, не помня себя от горя, проклял Айрон жестокосердных, и призвал в свидетели обету своему Тёмного бога.

      И сказал он: я призываю тебя, о, древний и единственный, Отец всего сущего, повелитель стихий, начала и конца, рождения и смерти, первого и последнего слова, прародитель, присутствующий всегда, распространяющийся беспрерывно и всеобъемлюще всюду, чьё благоволение дарует жизнь вечную, а гнев обращает камень в огонь, и семь морей застывают льдами…»

      Послушник читал вполголоса, запинаясь и старательно водя пальцем по строчкам, словно заворожённый звуком собственного голоса, когда вдруг небо полыхнуло молнией, и спустя пару мгновений раздался оглушительный удар грома.

      Он крупно вздрогнул, обернулся, и тут же соскочил с высокого табурета.

      – Отец Адельм…

      – Феон, что я вижу?!

      В келью, нагнувшись, чтобы не задеть притолоку, вошёл высокий монах. Голова его была скрыта под капюшоном, вода лилась с рясы ручьями. Выпростав руку из широкого рукава, он указал пальцем на раскрытый фолиант. Лохматые брови монаха гневно хмурились.

      – Где ты взял книгу, Феон? Тебе не хуже моего известно, что послушникам вход в библиотеку и скрипторий закрыт! Или ты думаешь, что сыну рыцаря всё дозволено?

      Мальчик смешался.

      – Я… нет. Моя вина лишь в том, мейстер, что я не рассказал о ней. Я нашёл её…

      – Вот как?

      – Пусть матолух заберётся мне в глотку, мейстер! Она лежала в сундуке на чердаке над кухней. Сегодня во время вечерни там треснула потолочная балка, мусор посыпался, прямо в чан с кашей, и отец Элгмар сказал мне лезть наверх, прибраться.

      – Книга на чердаке?!

      – Да, мейстер, – закивал Феон, – я и сам удивился. Ей-богу, там с года Основания никто не прибирался, такая пылища, что жуть. Но было уже поздно, и я…

      – Хм…

      – Она на древнем языке, мейстер! Помните, вы говорили, что таких уже не осталось?

      Рука монаха едва заметно дрогнула.

      – О, боги… ты читал её?

      – Да, – радостно сообщил послушник. – В наших молитвах много слов на древнем языке, я помню их все! Я даже не думал, что мне так быстро удастся разобраться в этих письменах. Они похожи на наши, только некоторые буквы произносятся не так, как пишутся, а другие вообще непонятно, что значат. Но я понял почти всё! А помните, вы рассказывали про прекрасную принцессу Гвендолин, которую первые корны сожгли на костре? – едва не захлёбываясь от восторга, продолжил Феон. – Там написано про неё…

      – Глупец… – прошипел отец Адельм, заставив послушника испуганно замолчать. – Уметь читать – не значит понимать.

      Монах с опаской приблизился к столу, и, лишь мельком заглянув в открытую книгу, захлопнул её. Затем обернул валявшейся тут же рогожей и принялся засовывать в складки своего необъятного одеяния. Замер, задумавшись.

      – А там было… что-то вроде заклинания? – тихо спросил он.

      – Да. Когда Айрон Добрый призвал…

      Монах