Гарпагониана. Константин Вагинов

спекулянты, менявшие одно на другое с выгодой для себя в денежном или спиртовом отношении.

      Конечно, эти спекулянты не пировали под пальмами где-нибудь в роскошной гостинице, там, где останавливались иностранцы, на это у них пороху не хватало, они не купались в мраморных ваннах и не неслись на автомобилях, они довольствовались малым, какой-нибудь попойкой на дому, чаепитием в семейном доме.

      Сегодня Анфертьеву повезло: он на барахолке у человека, торговавшего заржавленными напильниками, сломанными замками и позеленевшими пуговицами с орлами, дворянскими коронами и символами привилегированных учебных заведений, купил медное крошечное мурло с зубастым ртом до ушей и торчащим, прямым, как палка, носом.

      – Что это за дрянь? – спросил Анфертьев, делая вид, что не понимает.

      – Это для ключей, – ответил торговец. – Крюк.

      – Для ключей-то не надо, – сказал Анфертьев, – вот если бы это был гвоздик с шапочкой, то можно было бы на него картину повесить!

      – Что ж, и картину на этот нос можно повесить…

      – Нет, не подходит, – ответил Анфертьев, – мне нужен гвоздь с бронзовой шляпкой в виде розы, нет ли у вас такого?

      – Гвоздей нет. Берите это, прикроете гвоздь этой личностью, как шапочкой, почистить мелом, конечно, надо, недорого обойдется.

      – А сколько возьмете? – вяло, как бы нехотя, спросил Анфертьев, делая вид, что идет дальше.

      – Да берите за двугривенный.

      – Двугривенный дорого, гривенник дам.

      Вот и купил Анфертьев японскую пряжку от кисета для табаку.

      «Три рубля есть, как пить дать, – подумал, отходя, покупатель, – еще бы на три рубля дослать, и сегодняшний день пройдет что надо».

      Он остановился и стал слушать, не ругается ли кто-нибудь. Нет, здесь, у забора никто не ругался. Анфертьев пошел дальше по рядам.

      «Эх, два бы ругательства достать, – подумал перекупщик, – только бы два ругательства – и рубль денег в кармане. Три да рубль все же четыре».

      Он сел на корточки и стал рыться в бумажном хламе.

      – Сколько возьмете за это? – спросил он, рассматривая детские рисунки.

      – Давайте двугривенный, – ответила баба с лицом пропойцы.

      – Двугривенный дорого, – ответили Анфертьев, – вот три бумажки за пятачок возьму, обратную сторону использовать можно!

      – Да что ты жмешься! – возмутилась женщина. – Ведь бумага, я ее дороже на селедки продам…

      – Пятачок! Хочешь отдавай, не хочешь – не надо.

      Анфертьев улыбнулся.

      – Ну, бери, жмот… – выругалась женщина. «Еще тимак… – подумал Анфертьев, – эхма, где наша не пропадала…»

      В узком каменном доме, украшенном львиными головками, ночью сидели преподаватель голландского языка и бывший артист, ныне, ввиду большого спроса на технический персонал, чертежи, Кузор.

      – А нет ли у вас двойных свистулек? – спросил Жулонбин.

      – Есть несколько, поломанных.

      – Вот и прекрасно, – сказал, радуясь, Жулонбин. – Меня ломаные предметы больше цельных интересуют. Я рассмотрю